Особо опасны при задержании
Шрифт:
Григорий Полетаев налил гостю из графина воды, но, услышав, как зубы Мокея выбивают о край стакана дробь, нахмурился:
— Передохни, дядя Мокей. И обсохнуть тебе необходимо. Ишь, упарился.
— Это успеется, — не согласился конюх и упрямо повторил: — Собирайся. Не терпит отлагательства дело. Срочное больно. — Слипшиеся от пота сивые пряди волос прилипли ко лбу, закрывали глаза, но Мокей не поправлял их. — Не рассиживайся, Гриш, Христом богом молю! Как бы не запоздниться.
— Толком разъясни, зачем зовешь в Венцы? Что у
Мокей не стал ничего рассказывать. Полез в карман дождевика и достал комок бумаги.
— Вот. Сам читай!
Комок оказался смятой, с оборванными краями газетой «Правда».
Еще ничего не понимая, Полетаев начал разглаживать газету.
— Внимательно смотри. Я вначале тоже ничего не приметил: ну, газета газетой. А как пригляделся…
Мокей привалился грудью к столу и, перегнувшись, ткнул прокуренным пальцем в «Правду».
— Номер за минувшую субботу, — сказал Полетаев. — Читал. Или думаешь, у меня до газет руки не доходят и я о своей политической грамотности забыл? Ошибся, дядя Мокей, глубоко ошибся: мы газеты читаем и радио слушаем.
— Да ты, Гриш, разуй глаза пошире! — разозлился конюх. — Куриной слепотой, что ли, болен иль бельма глаза затмили? — Он зашелся в кашле. И, не в силах отдышаться, рванул ворот рубашки. — Читай, что пропечатано! С самого начала читай! С пролетариев!
Сержант госбезопасности наклонился над газетой послушно взглянул на первую страницу, где в левом верхнем углу стояло хорошо знакомое, ставшее родным слово «Правда».
— Ну? — недоуменно спросил Полетаев.
— Сюда гляди! — хрипло потребовал Мокей.
Выше названия газеты было напечатано: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь для борьбы с большевиками!»
— Что за черт! — выругался Григорий. Он вновь еще раз в недоумении перечитал «призыв» и поднял голову.
— Во, а ты не верил! — сказал Мокей. — Я, было, тоже вначале решил, что мне чертовщина мерещится. Читай дальше!
Шрифт газеты был таким же, как у московской «Правды», и колонок столько же. Но текст…
Григорий зажмурился и потряс головой. Нет, он не спал и не видел во сне кошмарный сон. Все происходило наяву.
«Сталин и его правительство заминировали Москву и подготовили взрыв столицы вместе с жителями…», «Самолеты германских воздушных сил успешно бомбят Кремль…», «С начала войны доблестные немецкие войска уничтожили более 260 советских дивизий», «Английские лорды заседают, а немцы наступают».
Заканчивалась газета взятым в рамку объявлением:
«Вырежьте и сохраните! Это является пропуском на сторону германских войск. Линию фронта может перейти неограниченное количество бойцов и командиров Рабоче-Крестьянской Красной Армии».
Далее на двух языках — русском и немецком — говорилось, что предъявитель данного пропуска не желает проливать кровь за интересы комиссаров и жидов, переходит на сторону германских вооруженных сил, где его ждет радушный прием со стороны немецких солдат и офицеров, которые обеспечат бывшего красноармейца сытной едой.
— Встал нынче ранехонько, пошел на баз, а потом до соседа. Так у школы, где завсегда свежую газету вывешивают, эту гадость увидел. Вначале, понятно, решил, что почта пришла, дай, думаю, свежую сводку с фронтов узнаю. Только стал читать — чуть кондрашка меня не хватила. Оторопь взяла. Стою, глазами хлопаю и рук поднять не могу. А как очухался — соскреб эту паскудину.
Конюх рассказывал, не выпуская из рук стакана с водой, то и дело отпивая по глотку, стараясь побороть кашель. А сержант госбезопасности продолжал читать фальшивый, сфабрикованный немецкой пропагандой номер «Правды» и от переполнявшей злости до боли сжимал зубы.
— Вчера не было этой газетенки? — наконец спросил Полетаев.
— Не было, — потряс головой Мокей. — Точно знаю, что не было: мимо школы, намедни, раз пять туда и обратно проходил. Утром эта гадость появилась.
— Та-а-к, — протянул Григорий. Несколько секунд он глядел мимо Мокея, потом резко встал и приказал: — Пошли!
— Я и говорю, — кивнул конюх. — Надо не мешкать. Потому и к тебе поспешил. Вначале хотел звонить, но потом раздумал. Лучше, подумал, лично газету доставлю. Верно?
— Верно, — согласился Полетаев. Он чувствовал в теле озноб. Тот возникал всегда от нетерпения. Григорий снял, почти сорвал, с вешалки шинель, поспешно надел ее и стал застегивать пуговицы, но они никак не желали влезать в петли. В сердцах чертыхнувшись, он нетерпеливо повторил: «Пошли!» — и, рывком распахнув дверь, пропустил Мокея на крыльцо.
— Да ты шибко не нервуй, — посоветовал конюх, увидев, как дрожат у Григория руки. — На что у меня после контузии нервишки ни к черту, а стараюсь в узде их держать.
Открыть ворота сарая и вывести мотоцикл было минутным делом. Почувствовав в руках руль, а под собой сиденье, Григорий Полетаев обрел спокойствие.
— Садись в люльку! Да крепче держись, не то вылетишь!
— Это дело! На моторе мы в Венцы за час домчим! Это, конечно, если не увязнем. — Мокей удобнее устроился в коляске, натянул на голову по самые брови шапку и выдохнул: — Жми, Гришуня, на всю железку!
Мотор завелся с пол-оборота. Выстрелив удушливыми выхлопами газа, мотоцикл затрясся и рванулся с места, разбивая в брызги лужи, проваливаясь колесами в глубокие колеи.
11
Саид-бек откинулся на гнутую спинку стула, запрокинул голову, бессильно уронил руки. Когда позади остались полет через линию фронта, ночной прыжок, путь по размытой дороге до небольшого хутора, навалилась сонливость, которая сковала все тело и заставила сомкнуться веки. Издали можно было подумать, что Саид-бек уснул глубоким сном, Но он лишь дремал, чутко прислушиваясь к происходящему вокруг.