Особо сложные дела
Шрифт:
Следователь продолжал, не обращая внимания на последние слова Океановского:
— Никто вас с зеленой сумкой никогда не видел. Я даже отыскал людей, которых вы приглашали с собой удить рыбу, собирать грибы… Вы, оказывается, любите и по грибы ходить!
— Совершенно верно… очень люблю!
— Так вот, они тоже не видели вас с этой сумкой…
— Что же еще надо?! Может быть, прикажете головой о стенку удариться, чтобы убедить вас?..
Следователь не обратил внимания на иронию:
— Нет, этого пока не надо… Есть всё же некоторые факты которые против вас…
—
— Факт первый странно, что вы нашли сумку, тогда как наши разведчики, прочесывая лес, не заметили ее…
— Я тоже никогда не нашел бы, если б искал. Я рыл в этом месте землю, добывал червей… Это, надеюсь, для вас убедительно?
— Буду объективен: ваши соображения не лишены некоторого смысла.
— Они правдивы и, следовательно, безупречны.
— Предположим. Объясните тогда, о чем вы «колдовали» над «авоськой» и на каком языке?
— Объясню. Только заранее предупреждаю, будете смеяться над стариком… Дело в том, что я сызмальства привык наедине разговаривать с самим собой. Пойдешь ли, скажем, на рыбалку или по грибы, ходишь-бродишь. И вот возникает желание поговорить, поболтать. Иногда болтаешь со смыслом, а больше всего — просто так, что на ум придет, придумываешь всякие слова, стишки, какие-нибудь словосочетания. Я даже придумал своеобразный примитивный «шифр», которым иногда в шутку пользовался. Дурачился я этим «шифром» и на этот раз. Я даже хорошо помню, что говорил… Сумляра кальяра зельяра енляра альяра яльяра, сумляра кальяра несляра часляра тналяра яльяра, ктольяра жельяра польяра кильяра нульяра, дельяра ткальяра, тельяра бяльяра… Надеюсь, обратили внимание на подчеркнутое. Сложите это и получите: сумка зеленая, сумка несчастная, кто же покинул, детка, тебя… Глупо, сознаюсь, но от факта не уйти…
— Согласен — забава не для взрослых. Однако Петренко утверждает, что вы завершили свое «колдовство» словами: «Ах, Федер Зенин!».
— Он лжет…
— А может быть, не совсем точно передает слова, передает их на русский манер… Ради чего ему лгать?
— Орден зарабатывает…
— На крови врага?
В глазах Океановского метнулся еле уловимый беспокойный огонек, мускул щеки нервно вздрогнул. Он промолчал и отвернулся. Следователь пристально рассматривал его сухую, жилистую шею, седые торчащие волосы, синюю, линялую косоворотку, коричневый, в елочку, костюм.
— Петренко — простой человек, высшего образования не имеет, это верно, — задумчиво продолжал следователь. — Но верно и другое: он честный человек и не способен на преступление. Петренко приводит даже такую деталь; вы дважды произнесли прощальную фразу и откланялись своему далекому слушателю…
— Экая бурная фантазия! У меня даже появилось желание лично послушать этот возмутительный бред…
— С этой целью я и пригласил Петренко.
Вошел Петренко. Выслушав его
— Странно, почему вы опираетесь только на Петренко, гражданин следователь? Не придерживается ли второй боец иной позиции? Они оба наблюдали за мной, оба подслушивали, одновременно подскочили — пусть же оба присутствуют здесь, на этой вашей очной ставке.
— Согласен, это ваше право!
— Этого требует истина, — резко сказал Океановский.
Его надежды в какой-то мере оправдались. Выслушав, по предложению следователя, тарабарщину Океановского, Сидоров заявил:
— Вроде похоже…
На вопрос следователя, не слыхал ли он из уст задержанного такие, например, слова: «Ауф видер зейн», Сидоров, не задумываясь, ответил отрицательно.
Таким образом, очная ставка не только не помогла, но основательно повредила следствию. Захаров вынужден был отпустить бойцов. Океановского же он не освободил. Не сказав ему ни слова, он позвал бойца из конвойного взвода и приказал отвести задержанного. Океановский заявил решительный протест.
— Я хочу, чтобы вы, товарищ следователь, внесли полную ясность в мое положение… Дальше терпеть унижений не желаю!
— Прошу еще немного повременить. Я принимаю все меры…
— Я хочу продолжить с вами разговор один на один. Прикажите бойцу удалиться…
Следователь согласился. Он искал новых путей к истине, но пока их не находил. Пусть старик поговорит, многословие подозреваемого иной раз помогает: человек может проговориться незаметно для себя.
— Я вас слушаю, — мягко сказал следователь.
— Давайте поговорим, товарищ следователь, по душам, поговорим, как коммунист с коммунистом и как деятель гражданского ведомства с деятелем военной власти… Мне кажется, что вы не понимаете, какое чините зло…
— Даже?!
— Зря иронизируете… Я постарше вас и, видимо, в жизни поопытней…
— У каждого из нас свой опыт, свои понятия… Я хочу, чтобы вы уточнили свои слова. Какое и кому я причиняю зло?
— Советской власти, ее органам… Не щадя авторитета ее представителя, вы, вольно или невольно, бросаете тень на всю нашу систему. Что могут подумать в народе о городском Совете, одного из руководителей которого хватают средь бела дня ни за что ни про что… Держат под арестом. Изо всех сил тужатся, чтобы собрать «доказательства», обвинить чорт знает в чем… Попробуйте после этого заставить народ уважать нас, руководителей…
— Простите, я вас прерву… Вы шутите или говорите всё это всерьез?
— Позволю на вопрос ответить вопросом: вы серьезно меня об этом спрашиваете?
— Конечно! Как можно говорить всерьез о том, что ради сохранения престижа отдельных работников советской власти мы должны забыть о бдительности?..
— Я остаюсь при своей точке зрения — нельзя компрометировать честного советского руководителя…
— Я рекомендовал бы вам проще смотреть на наше с вами положение. Враг коварен и иногда вынуждает нас причинять беспокойство своим же людям, за что им потом приносятся искренние извинения…