Особо торжественный случай
Шрифт:
– Важное задание дали, - сказал он.
– Очень ответственное. Из самого Баку важные гости приедут. Надо их встретить.
И сам он в это время стал каким-то очень важным и деловым, каким жена не привыкла его видеть, и потому она теперь с любопытством следила из своего угла за мужем, смотрела и не узнавала, будто его подменили.
Ворвались в комнату внуки.
– А дедушка дурак!
– закричали они наперебой еще в дверях.
– Я вам покажу, какой дедушка!
– взъярился он, замахнувшись на внуков трубой, которую чистил.
– Я вашим отцам языки поотрываю!
– орал учитель пения, постепенно загоняя ошалевших от неожиданности внуков в угол, уже обжитый бабушкой.
Все эти три дня жена его ходила тише воды, ниже травы, торопливо подавала ему обед, когда он, напустив на себя слишком уж утомленный и озабоченный вид, возвращался с репетиций, стирала и перестирывала его рубашки, гладила по нескольку раз без всякой нужды ему брюки, чуть ли не на цыпочках ходила, когда он отдыхал. Внуки в эти дни к дедушке не допускались, чтобы не мешали ему сосредоточиться. Соседям жена не раз напоминала о важном задании мужа и просила не шуметь.
Теперь учитель пения шел по улице села, высоко задрав голову, а когда встречал односельчан, лениво, нехотя, будто его вынуждали открывать тайну, отвечал на их вопросы:
– Да, да... Скоро приедут. Надо как следует встретить. Многие думают, ну что оркестр, что такое туш... Думают, легко это... Нет... Тут надо это самое.
– Он помахивал рукой в воздухе, будто дирижировал себе, желая подчеркнуть всю невыразимость "этого самого".
– А без него ничего не получится, без этого лучше и не браться даже...
Собеседник понимающе кивал, наморщив лоб, отчего учитель пения делал вывод, что тот ни хрена не понял, но тем не менее руководитель оркестра оставался доволен, заметив уважительные искорки в глазах односельчанина. Еще выше задрав голову, он продолжал свой путь
Во время репетиций, проходивших обычно в школьном дворе, когда к забору прилипало множество любопытствующих детей и даже взрослых, учитель пения, вдруг оборвав самозабвенно дующих в трубы оркестрантов ударами тоненькой, выстроганной им кизиловой палочки о край барабана, деловито нахмурившись, подходил к забору и строго выговаривал надоедливым посетителям:
– А ну-ка идите отсюда, не мешайте! Живо! Мы тут делом заняты, а вы мешаете. Бездельники...
– И толстый его живот, как полная луна из-за туч, важно выплывал из брюк, словно желая подчеркнуть серьезность всего тут происходящего, чему помешали "бездельники".
Публика, с которой обошлись столь неуважительно, понуро расходилась, оглядываясь, но во взглядах уходивших как детей, так и взрослых, учитель пения замечал почтительность и уважение к тому делу, которым он сейчас занимался. И в душе ему было жаль, что они так легко послушались его и ушли. Ведь он в эти минуты был на высоте, и им стоило полюбоваться, честное слово.
Старики села первыми стали здороваться с ним при встречах. Он отвечал с достоинством, говорил недолго, чтобы не думали, что наконец-то дорвался до дела и вот обрадовался - разливается соловьем, нет, напротив, он знал цену каждому слову, будто за каждое лишнее у него из зарплаты удерживали рубль. Хотя очень хотелось ему покалякать со стариками всласть, чтобы видели его чинно, на равных беседующего с ними. Но приходилось держать марку, и он, сославшись на неотложные дела, шел дальше.
– Ну, как идет?
– почти заискивающим, как казалось учителю пения, тоном интересовался директор по утрам.
– Играете? Получается?
– Я думаю, все будет нормально...
– неопределенно отвечал учитель пения, шевеля без надобности пальцами в воздухе, чтобы как можно сильнее подчеркнуть эту неопределенность и оставить директора в тревожном
– А... Ну-ну... Старайтесь, - продолжал заискивать директор.
– Ведь вы знаете, это поручение самого заведующего роно. Чтоб без единой ошибки было! Чтоб...
– Знаю, - перебивал директора учитель пения, чего не позволил бы себе в другой ситуации, и медленно, степенно кивал, - думаю, не стоит беспокоиться...
– Пустышка, - сквозь зубы цедил директор вслед ему.
Жена в эти дни готовила только его любимые блюда - парча-бозбаш и плов, а он не выказывал ни удивления, ни удовольствия, как будто это было для него самым обычным делом - каждый день есть плов, не выказывал удовольствия намеренно, чтоб видела, что он более серьезными мыслями занят и некогда ему замечать, что он ест, не до того, и будь перед ним не бозбаш, а, как обычно, яичница с сыром, он ел бы ее с таким же глубокомысленным и рассеянным видом. Пусть знает. Люди искусства, они все такие...
Наступил день приезда гостей. Живот учителя пения даже несколько втянулся от волнения, а лысина покраснела и ежеминутно потела. Против обыкновения он был тщательно выбрит и аккуратно одет во все чистое и выглаженное. Даже исподнее он почему-то сменил утром, а уши и шею тщательно протер "Тройным" одеколоном, так что разило от него за версту. Но это еще не все. Где-то он откопал и надел галстук на резинке с камушком-стекляшкой посередине и даже шляпу, купленную лет двенадцать назад и почти не ношенную. Таким и отправила его жена на встречу с гостями, идя следом за ним до самых ворот и отряхивая чистым веником его без единой пылинки пиджак. Он шел на несгибающихся ногах, как статуя.
– Отстань, старая, - наконец проворчал он запавшим от ожидания голосом.
Она выплеснула вслед ему воды из кружки - хорошая примета.
Гостей ждали долго. Школьники с цветами и флажками в руках, которых руководство школы, перестаравшись, выстроило вдоль дороги в село за несколько часов до ожидаемой встречи, утомились, и многие из них, несмотря на то, что были в праздничных нарядах, присели на землю кто где стоял.
Встреча прошла несколько вяло, скомкано, устало, и уж совсем не так, как мечталось в радужных видениях учителю пения. Впрочем, туш прозвучал недурно, хотя несколько громко, - видно, воодушевление учителя, нараставшее в часы томительного ожидания, передалось и оркестрантам. Но недурно, недурно прозвучал туш, даже как-то взбодрил приунывших. Учитель пения покосился на директора, но не встретил его взгляда, потому что тот, в свою очередь, косился на заведующего роно. Заведующий роно наконец одобрительно глянул в сторону директора, однако нельзя было утверждать, что именно на директора, несмотря на это, директор с готовностью поймал и адресовал себе этот начальнический взгляд, и учитель пения остался доволен тел, что доволен директор. Еще раз туш прозвучал на собрании в здании сельсовета, где должны были выступать руководители района и гости из Баку. Прозвучал опять очень громко и как-то навязчиво, настойчиво, словно и ученики и учитель пения хотели надолго оставить память о себе этой бравурной музыкой. Лицо учителя пения, когда он дирижировал, горело вдохновением.
Один из уважаемых гостей наклонился к заведующему роно, заведующий, выслушав его, с готовностью кивнул и сказал что-то на ухо директору школы. Директор вышел из-за стола президиума и подошел к учителю пения, стоявшему в напряженной стойке, чтобы не упустить момента для нового взрыва оглушающего туша. Директор тихо сказал ему:
– Молодцы. Можете идти. Больше музыки не понадобится.
И так как играли они ничтожно мало, всего несколько минут, учителю пения это показалось немного оскорбительным.