Особо важное дело
Шрифт:
Журналист вынужден был снова сесть на кровать. Справившись с приступом кашля, он отер рукавом пижамы вспотевший лоб и сказал:
– Ничего, я в порядке. Первые два дня было гораздо хуже. Теперь меня, по крайней мере, не лихорадит. Здесь неплохо лечат, между прочим. Если вдруг заболеете – рекомендую!
– Нет уж, мы лучше народными средствами! – подмигивая, ответил Крячко. – По одежке протягивай ножки, как говорится.
– Но вы, Александр Александрович, наверное, легли сюда не только по этой причине? – серьезно спросил Гуров. – Правда, мы
– Да, каждого сюда не пускают, – кивнул Бурдашов. – Конечно, это не секретный объект, и если кому-то сильно понадобится меня достать… Но все равно, знаете, как-то спокойнее себя чувствуешь. Однако вы располагайтесь, в ногах правды нет!
– Спасибо, мы и в самом деле присядем. – Гуров придвинул к себе стул, стоявший у стены, и уселся на него, краем глаза наблюдая за действиями Крячко, который выписывал по палате сложные вензеля, явно пытаясь рассмотреть, что выведено на экране ноутбука.
По его разочарованному лицу вскоре стало ясно, что все эти маневры не принесли результата, и Гуров, усмехнувшись, сосредоточил свое внимание на журналисте. Бурдашов выглядел неважно и явно нуждался в отдыхе. Но по лихорадочному блеску глаз, который не имел отношения к болезни, было ясно, что перед Гуровым человек действия, захваченный какой-то грандиозной идеей.
– Вы правильно угадали, Александр Александрович, насчет моего руководства, – почти панибратски сказал Гуров. – Очень оно за вас переживает. Вот и нас подключили. Так что, если не возражаете, я хотел бы прямо сейчас с вами побеседовать.
– Беседовать – моя профессия, – заметил Бурдашов. – Вы, наверное, хотите услышать, что со мной случилось пятнадцатого июля?
– И это тоже, – согласился Гуров. – Но сначала о другом. Я любопытный, есть такой грех, Александр Александрович. Вот и сейчас меня один вопрос мучит – болеете вы, а все равно, я смотрю, работаете. Это что же – свойство характера такое или редакция со сроками подгоняет?
Бурдашов наклонил голову, потер ладонью грудь, болезненно морщась, а потом сказал:
– Давайте не будем в прятки играть, Лев Иванович, ладно? Я же догадываюсь, почему вы здесь появились. И вы отлично знаете, что за материал я готовлю. Грустно, что такой человек, как вы, согласился принять участие в этом спектакле. Вы – замечательный сыщик, но лавры вашей жены вам не стяжать.
– Давайте оставим в покое мою жену и ее лавры, – предложил Гуров. – Я не стану даже говорить ни одного слова в свою защиту. Поговорим лучше о вас. Вы сами предложили играть в открытую. Я принимаю ваше предложение. Но хочу заметить, никакого спектакля разыгрывать я не намерен. Даю слово чести. Все будет по-настоящему.
– Но тогда вы рискуете не меньше моего, – сумрачно произнес Бурдашов. – И ваша карьера оказывается под большим вопросом. Эти люди не простят вам принципиальности. Здесь задеты их интересы.
– Иными словами, у вас есть вполне определенные подозрения, – полуутвердительно сказал Гуров. – И вы можете назвать имена тех, кого подозреваете?
Бурдашов улыбнулся и посмотрел Гурову в глаза.
– Я не настолько наивен, – ответил он. – У меня собрано еще слишком мало доказательств. Но, безусловно, в материале, который я готовлю, будет прозрачно указано на те круги, где принято решение расправиться со мной…
– Прошу прощения, – перебил его Гуров. – Не хочу навязывать вам свою волю, но, знаете, люди торопятся, а потому ошибаются. Может быть, вам тоже не стоит так уж торопиться? Я слышал, журналисту вашего уровня не к лицу печатать непроверенные материалы. Может быть, все-таки попробуем сначала вместе проверить? – Он спокойным и уверенным взглядом выжидательно уставился на журналиста.
Бурдашов опять закашлялся, потянулся к столику, на котором стояли лекарства, и залпом выпил какую-то микстуру. Гуров терпеливо ждал. Наконец журналист сказал убежденно:
– Я должен подумать о своей безопасности. Вы мне ее не обеспечите, верно? Гласность – единственная моя защита.
– Вы можете и ошибаться, – заметил Гуров. – Вы же не господь бог. По-моему, для всех было бы лучше, если бы вы хоть немного приоткрыли нам свои тайны. Может быть, нам удалось бы что-то нащупать. Какой-нибудь спасительный якорь…
– В этом нет никакого смысла, – упрямо сказал Бурдашов. – Я собирал данные на одного влиятельного чиновника из администрации Президента. В тот самый момент, когда мне должны были доставить наиболее важные материалы, на меня напали и подвергли обыску – и меня, и мое жилище. Какие еще совпадения вам нужны?
– В жизни всякое случается, – философски заметил Гуров. – Мы вот тут с товарищем, пока к вам ехали, подумали немного. Если верить вашим показаниям, встреча ваша в тот день не состоялась, не так ли? Какой же смысл был вас похищать, обыскивать? Не вяжется тут что-то.
– А я знаю, какой смысл? – сказал Бурдашов уже не столь, впрочем, уверенно. – Возможно, спецслужбы решили перестраховаться.
– Маловероятно, – покачал головой Гуров. – Если о вашем свидании было известно заранее, проще было взять вашего информатора. И зачем вообще нужно было трогать вашу квартиру? Кстати, когда вы обнаружили, что квартира вскрыта?
– Когда вернулся домой, – сказал Бурдашов. – Уже во второй половине дня. Сами понимаете, пока мне удалось получить помощь, пока я вызывал милицию на место происшествия, пока работала следственная группа, прошло достаточно времени…
– И что вам бросилось в глаза, когда вы попали в квартиру? – неожиданно спросил Крячко, все еще выписывающий круги по комнате. – Я имею в виду, вы сразу заметили беспорядок?
– Не сказать, что это бросалось в глаза, – неохотно сказал Бурдашов. – Но, безусловно, я заметил, что некоторые вещи лежат не на своих местах. Кроме того, входной замок открылся с некоторым трудом, чего раньше за ним не замечалось.
– Вот это меня и удивляет, – невинно заметил Крячко. – Зачем профессионалам оставлять следы? Ты как думаешь, Лева?