Особые приметы ангела

Соболева Лариса Павловна

– Ты знаешь, я не смогла сегодня выйти, ты забыл запереть собак.

– А зачем тебе выходить?

– Как зачем? – хохотнула Светлана, удивившись. – Я же работаю...

– Зачем тебе работать? У меня достаточно средств, чтобы содержать тебя.

– Но... я люблю свою работу... скоро стану женским мастером...

– Что это за работа – стричь полупьяных мужиков и капризных баб? Тебе не противно прикасаться к чужим волосам, шеям, лицам?

Светлана совсем стушевалась, опустила глаза. Разумеется, ее работа несравнима с его, но человек должен

работать хотя бы потому, что это и выход на люди, и общение, и занятие, и деньги, пусть небольшие, но ее собственные, заработанные. Чтобы не обидеть Всеволода, она робко вымолвила:

– Мы же так не договаривались.

– Договоримся сейчас. Светлана, моя жена должна подавать пример настоящей женщины. А настоящая женщина не стрижет и не бреет посторонних мужчин, не прислуживает им. У нее есть муж, прислуживать ему ее обязанность.

Она ничего не услышала, кроме слов «жена» и «муж». Эти бесхитростные слова, старые, как мир, звучали для нее магическим заклинанием. Для мужа не грех и работой пожертвовать, в этом есть свои прелести. Ей не надо будет мчаться в парикмахерскую, терпеть капризы, сносить унижение, когда начинает отчитывать хозяйка. Она посвятит себя дому, мужу, детям – разве это плохо?

– Как скажешь, – улыбнулась мужу Светлана.

– Умница. Идем в спальню.

В спальне и началось непредсказуемое. Он набросился на Светлану со звериной страстью, будто она была против. Рвал на ней одежду, делал все, что ему хотелось, не спрашивая, нравится ли это ей, уже не заботясь, чтобы доставить Свете удовольствие. Он вдруг забыл, что существуют поцелуи, ласки, к которым чувствительны как мужчины, так и женщины. Куда-то испарились деликатность, воспитанность, чуткость. Светлана терпела атаки грубого мужлана, поцелуи были, когда все кончилось, но целовала она, а не он.

– Прости, – прошептал Всеволод, прижавшись лицом к ее груди. – Я невыносимо хотел тебя. Прости.

Ну, что ж, всякое бывает, она простила, поцеловав его в макушку. Всеволод приподнялся, заглянул Светлане в глаза и сказал ей:

– Ты чудо, Вероника.

Вероника? Можно было бы понять, если бы он в экстазе назвал имя другой женщины, которую любит, и со Светланой мечтает забыть о ней, но экстаз прошел. Он назвал ее Вероникой, глядя ей в глаза, видя ее, чужое имя вырвалось у него не случайно.

– Я не Вероника, – произнесла Светлана, попытавшись улыбнуться, что подучилось плохо.

– Теперь ты будешь Вероникой для всех и для меня.

Первый холодок пробежал по ее плечам и спрятался внутри. Светлана еще ничего не понимала, но хотела понять:

– Но почему?!

– Я так хочу. – Всеволод целовал ее, Светлана оставалась безучастной. – Разве тебе трудно откликаться на другое имя?

– Нет.

И на этот раз она решила не спорить, хотя вопрос, один-единственный, застрял в мозгу. Про себя она повторяла его и тогда, когда муж куда-то ушел. И когда вернулся и уснул, Светлана слушала, как голове бьется: почему? почему? почему?

– Первое отрезвление пришло, когда все повторилось буквально через день, – сказала Роксана Сергеевна. – К этому добавились... м... извращения. Светочка поняла, что это ненормально, а поговорить с Всеволодом мешала щепетильность.

– Ничего себе! – возмутился Макар. – Он удовлетворял свою похоть, как ему нравилось, а она стеснялась поговорить с ним?

– Поймите, детский дом лишает людей многого из того, что воспринимается теми, кто вырос в семьях, как само собой разумеющееся. У меня есть приятельница, работает в детдоме, так она говорила: чтобы познакомить деток с бытом, воспитатели по очереди берут их домой. Светочка привыкла к подчинению, привыкла жить по правилам, установленным другими.

– Ей не хотелось уйти от Всеволода? – негодовал Макар.

– Это оказалось не так просто, как вам представляется. Как уйти? Она была заперта в прямом смысле.

– А позвонить вам? Вы бы сообщили милиции...

– Он забрал ее сотовый, а обычный телефон куда-то прятал, когда уходил. Постепенно Светочка впадала в уныние, не замечала ничего вокруг, думала лишь, как наладить с ним прежние отношения. Но это были цветочки. Однажды он попросил ее потренироваться ставить чужую подпись, дал образцы...

– Зачем? – подняла она на него изумленные глаза.

– Так надо. Вечером проверю.

Светлана мучилась весь день, не желая рассердить своего господина. Она все еще надеялась на чудо. Он оценил ее старание, а утром приказал одеваться. Выйти на волю для Светланы казалось верхом счастья, ведь уже около месяца она сидела взаперти. Всеволод давал указания, и Светочкино счастье таяло.

– Подашь паспорт в окошко до востребования, заполнишь бланк печатными буквами, поставишь эту роспись и получишь деньги. Я буду рядом.

– Это же не мой паспорт, – вытаращилась Светлана, глядя в раскрытый документ.

– Теперь он твой, – бросил Всеволод небрежно, направляясь из спальни к лестнице. – Поторопись.

Спускаясь вниз, она прочла имя «Вероника» и фамилию «Иванникова». Но фотография... Светлана обнаружила, что девушка с фотографии похожа не нее. Тут даже у ангела созреет бунт.

– Постой, Всеволод, – решительно сказала она. – Объясни, что все это значит?

– Что именно? – повернулся он к ней.

Светлана сбежала к нему, сунула ему под нос раскрытый документ.

– Это чужой паспорт, чужие деньги. Я не могу их получить.

– Да никто не обратит внимания, – отмахнулся он.

– Это подлог. Мошенничество. Ну, знаешь, я не хочу в тюрьму...

Всеволод ткнул пальцем ей в грудь, глаза его побелели.

– Будешь делать то, что я прикажу.

– Не буду, – взвилась Светлана. – Все, с меня хватит. Закрой своих собак и выпусти меня отсюда! Я больше не хочу семейного счастья в этом доме, не хочу называться Вероникой, не хочу терпеть твои наклонности дикаря в постели. Ничего не хочу. Я ухожу...