Особый талант
Шрифт:
— Тогда только работа. Что-то типа разовых поручений, от которых захватывает дух.
— Девушка по вызову?
— Вы имеете в виду проститутку? Не думаю, что вам это доставит удовольствие. Попробуйте, конечно, но на мой взгляд все это достаточно противно.
— Да вы прямо настоящий инженер человеческих душ!
— Я не инженер. Инженер создает. Ученый исследует. Я же только пытаюсь описывать, да и то не всегда удачно. Так что это определение больше подходит Творцу. Всевышнему. Сейчас же я просто пытаюсь вам помочь, но, кажется, напрасно теряю время.
— Извините. Может
Тут Пашков почувствовал, что может ступить на жидкую почву. В трясину. Один неверный шаг — и он пойдет ко дну. Но он уже чувствовал вдохновение, вкус удачи. Эта женщина создана явно не для того, чтобы следить за чистотой воротничков мужа и своевременной варкой сосисок. В ней есть напор, есть азарт. Красота, в конце концов. Из таких получаются Мате Хари. Эта женщина способна побеждать мужчин, очаровывать их и… И безжалостно уничтожать. Пашков вдруг это понял со всей отчетливостью. В ней нет сострадания к людям. Нет жалости. Только голый эгоизм и жажда острых ощущений. Он подумал, что о таком агенте можно только мечтать. Загвоздка лишь в том, что сам он никогда и никого не вербовал, и только из книг знал, как это делается. Что он сейчас должен сказать? Я вас беру на работу? Я вас вербую? Принимаю в шайку? Что? Станьте моим осведомителем? А она в ответ хрясь его по морде! Или стоит отложить разговор? Но тогда возникнет ли еще столь же благоприятный момент? Вряд ли.
И он рискнул, ожидая в ответ чего угодно.
— У меня есть одно соображение. Мне нужен кое-какой материал для книги. Скажу сразу — труднодоступный. На первых порах много платить я не смогу. И, вообще, мне нужен надежный и отчаянный человек.
— Значит, вон оно как бывает, — проговорила она.
Пашков посмотрел ей в глаза. Страх у него неожиданно пропал. Он уже усвоил ее манеру строить диалог. Сначала она говорит нечто резкое, а потом — прямо противоположное. И он не ошибся.
— Хорошо. Я согласна. Давайте попробуем. Это может оказаться занимательным. По крайней мере, не скучным.
— Тогда давайте за это и выпьем. За сотрудничество.
К столику вернулся Сошанский.
— За что пьем? — спросил он с ходу.
— Ты опоздал, Костя, — лукаво ответила Вертинская.
— Неужели я пропустил что-то важное? — с комическим испугом проговорил Костя и простонал, делая вид, что готовится упасть на колени. — Ну хоть скажите, против кого дружите!
— Кто не успел, тот опоздал, — прокомментировал довольный Пашков. Ему сегодня определенно везло. — Скажите, Ирина Витальевна, а кем работает ваш муж?
— Вы не знаете? — с искренним удивлением спросила она, переводя взгляд то на него, то на Сошанского.
— Ну откуда он может знать, если видит тебя первый раз? Павел Викторович руководит отделом стратегического анализа в администрации Президента.
Сошанский произнес слово «президент» именно так, с большой буквы. На памяти Пашкова с таким пафосом он говорил только о виски «Рэд лейбл» и об автомобилях марки «феррари». Похоже, что в определенных ситуациях Костя становился ярым государственником.
— Кстати, вот и он. Легок на помине.
Пашков проследил за направлением взгляда приятеля. Между столами шел подтянутый сухопарый мужчина с глубокими носо-губными складками и с лицом аскета, на котором терялись глубоко посаженные глаза. Пашков всегда опасался или, по крайней мере, сторонился людей с такой внешностью, которые начинали с непременной строгости к себе, а заканчивали непомерными требованиями к окружающим, становясь настоящими тиранами для своих подчиненных. В общении подобный тип тоже, как правило, не бывал приятен. Их манера говорить законченными рублеными фразами, больше похожими на строевые команды, не способствовала непринужденному общению.
— Что-то ты рано, — с плохо скрытой язвительностью проговорила Вертинская, протягивая мужу руку, которую тот поцеловал в области запястья, легко согнувшись в полупоклоне, что свидетельствовало не только о хорошей физической форме, но и о привычке к подобным упражнениям.
Костя, вновь начавший царить над столом и взявший на себя обязанности тамады, привычной скороговоркой познакомил только что подошедшего с Пашковом, и Вертинский любезно провозгласил тост за литературу и за ее неразрывный союз с народом.
Дальше вечер покатился по накатанной колее. На сцене появился известный певец, часто мелькающий на экране, щеголяя приверженностью к голубой культуре, потом его сменила безголосая певица, компенсируя недостаток вокальных данных роскошной фигурой с хорошо развитым бюстом. Солидные мужчины потянулись к сцене танцевать, ведя перед собой своих партнерш. Вертинский тоже пригласил свою жену.
Воспользовавшись моментом, Пашков попросил у Кости дать ему номер телефона Ирины Витальевны. Тот хмельно осклабился.
— Запал? Видная дамочка. Но сразу предупреждаю — стерва. Лично я бы не стал.
Домой Пашков попал далеко за полночь. Как Костя и обещал, его водитель был трезв как стеклышко, хотя оба приятеля находились в таком состоянии, что подобные мелочи их уже не волновали.
Наутро Пашков проснулся больным. Больше часа у него ушло на то, чтобы привести себя в некое подобие привычного состояния. Душ в сочетании с таблеткой аспирина, двумя кружками чая и стаканом рассола позволили почувствовать себя человеком. Достав из кармана косо повешенного на спинку стула пиджака бумажку с номером телефона, он позвонил Вертинской, готовый в любой момент бросить трубку, если вдруг нарвется на ее мужа. Но ему повезло.
— Я вас слушаю, — томным со сна голосом ответила его новая знакомая.
— Доброе утро, Ирина Витальевна. Пашков беспокоит.
— Пашков? A-а, писатель. Уже проснулись?
— Да. Хотелось бы встретиться. Как это возможно сделать?
— Горит у вас, что ли? — недовольно проговорила она, явно сверяя свои возможности со стрелками часов. — Ну ладно. Через два часа я буду в клубе. Подъезжайте ко входу.
Она назвала адрес известного оздоровительного центра рядом с Садовым кольцом, славившегося своим сервисом, включавшем все, что нужно для восстановления здоровья страдающих гипертонией горожанин и их жен, — от тренажеров и бассейна до экстрасенса и электромассажа. И еще ценами, которые отсекали нежелательную публику.