Осознанные сновидения
Шрифт:
Все это, вместе взятое и соединенное с памятью о движении, создает сны о лестницах. [149]
Существовал лишь один сон, которого я не мог объяснить. В этом сне я бегал на четвереньках, иногда очень быстро. Возможно, мне казалось, что это самый быстрый, безопасный и удобный способ передвижения. В момент опасности и вообще в трудном положении я всегда предпочитал его во сне любому иному.
По какой-то причине этот сон не появлялся в «состоянии полусна». Происхождение «бега на четвереньках» я понял гораздо позже, наблюдая за маленьким ребенком, который только-только начинал ходить. Он мог ходить, но ходьба оставалась для него опасным предприятием, и положение на двух ногах было крайне ненадежным, неустойчивым, непрочным. В этом положении он себе не доверял, и если случалось что-то непредвиденное (открывалась дверь, с улицы доносился шум или прыгал на диван кот), он немедленно опускался на четвереньки. [150]
149
Ouspensky, pp. 277–278,
150
Ouspensky, p. 278, цит. перевод Н. 6. фон Бока.
Поскольку Успенский изначально намеревался наблюдать свои сновидения, чтобы понять их, он не пытался усиливать контроль над ними. Тем не менее, он отмечает, что потенциально возможность контроля присутствовала:
Главное состояло в том, что в «состоянии полусна» я видел обычные сны, но при этом сохранял полное сознание, мог понимать, как возникают эти сны, из чего они построены, какова их общая причина и каковы последствия. Далее, я обнаружил, что в «состоянии полусна» я обладаю определенным контролем над снами: могу вызывать их и видеть то, что хочу, хотя это и не всегда удавалось, так что сказанное мной не следует понимать слишком буквально. Обычно я давал только первый толчок, после чего сны развертывались как бы добровольно, порой удивляя меня своими странными и неожиданными поворотами. [151]
151
Ouspensky, p. 274, цит. перевод Н. В. фон Бока.
Фактически это звучит так, как будто Успенский неожиданно для себя обнаружил, что, несмотря на помехи, начинает проявляться более высокая степень контроля над сном. Но когда он изменял сон по своему желанию, то считал это «ложным наблюдением»:
Моей первоначальной целью было обрести осознанность во время сна… Но вскоре начали появляться «ложные наблюдения», т. е. просто новые сны. Помню, как я увидел себя однажды в большой пустой комнате; кроме меня в ней находился маленький черный котенок. «Я вижу сон, — сказал я себе, — как же мне узнать, действительно ли я сплю? Воспользуюсь следующим способом: пусть этот черный котенок превратится в большую белую собаку. В бодрствующем состоянии это невозможно, и если это получится, это будет означать, что я сплю». Я говорю это самому себе — и сейчас же черный котенок превращается в большую белую собаку. Одновременно исчезает стена напротив и открывается горный ландшафт с рекой, которая течет в отдалении, извиваясь, словно лента. «Любопытно, — говорю я себе. — Ведь ни о каком ландшафте речи не было; откуда же он взялся?» И вот во мне начинает шевелиться какое-то слабое воспоминание: где-то я видел этот ландшафт, и он каким-то образом связан с белой собакой. Но тут я чувствую, что если позволю себе углубиться в этот вопрос, то забуду самое важное, а именно: то, что я сплю и осознаю себя… [152]
152
Ouspensky, p. 279, цит. перевод Н. В. фон Бока.
Ниже приводится типичный пример одного из осознанных сновидений Успенского, вместе с интерпретацией вызвавших его причин:
Я засыпаю. Перед моим взором возникают и исчезают золотые точки, искры и звездочки… С первого и до последнего момента я следил за тем, как появляются образы и как они превращаются один в другой. Золотые искры и звезды превратились в сеть с правильными ячейками, сеть превратилась в шлемы римских солдат. Удары сердца, которые я слышал, стали мерной поступью марширующего отряда. Ощущение пульсации сердца связано с расслаблением множества мелких мускулов, что, в свою очередь, вызывает легкое головокружение. Последнее немедленно проявилось в том, что я лежал на подоконнике высокого дома и смотрел на солдат вниз; когда головокружение усилилось, я оторвался от подоконника и полетел над заливом. По ассоциации это немедленно вызвало ощущение моря, ветра и солнца; если бы я не проснулся, то в следующее мгновение, вероятно, увидел бы себя в открытом море, на корабле и т. д. [153]
153
Ouspensky, p. 282, цит. перевод Н. В. фон Бока.
Успенский считал, что «человек во сне не может думать о себе, если только сама мысль не является сновидением. Человек не способен произнести во сне свое имя. Если я произносил во сне свое имя, то немедленно просыпался». Успенский приводит философские доводы в пользу того, что это ограничение является абсолютным. Эти доводы вытекают из его классификации степеней самосознания. У меня тоже нет свидетельств о том, что кому-то удавалось вспомнить или произнести свое имя во сне, не проснувшись, но не так уж много людей пробовали сделать это. Например, Оливер Фокс часто упоминает, что в осознанных сновидениях помнил, кто он такой, чем занимается и что с ним происходило раньше. Исходя из этого, разумно предположить, что он смог бы произнести свое имя, если бы захотел. Один раз он это сделал в ответ на вопрос, и опыт на этом действительно закончился, но в той ситуации произнести свое имя было необычайно важно.
Обсуждение памяти в осознанных сновидениях показало, что возможно, в бодрствующем состоянии существуют участки памяти, которые в осознанных сновидениях менее доступны, чем другие. При этом у нас нет оснований считать, что какой-либо участок совершенно недоступен. Даже гипотезу об этом можно построить только после изучения целенаправленных попыток многих людей вспомнить различные вещи в своих сновидениях в течение длительного времени. Мы уже отмечали силу мимикрии личности в осознанных снах. О ней упоминают и Успенский (см. приложение С), и Арнольд-Форстер (последняя — в связи со своими неосознанными снами).
ГЛАВА XXIV
ОЛИВЕР ФОКС
Оливер Фокс демонстрирует, по крайней мере в некоторых случаях, более полное воспоминание о своей жизни в осознанных сновидениях, чем кто-либо другой. Тем не менее, как он подчеркивает, это зависит от глубины осознавания:
… Я нашел, что хотя и мог понять, что вижу сон, степени понимания этого были различными, а живость и целостность переживания были пропорциональны степени осознанности, проявленной во сне. Для получения наилучших результатов мне надо было знать все о прошедших событиях моей земной жизни, как и в бодрствующем состоянии, понимать, что мое тело спит в постели, и принять новые возможности, доступные моей воле в этом якобы внетелесном состоянии. [154]
154
Fox, pp.34–35.
По наблюдениям испытуемого В, труднее всего (по крайней мере, в том, что относится к прошлому) вспомнить в осознанном сновидении события, происходившие в последние несколько дней, вплоть до момента засыпания. Вопрос, был ли способен на это Фокс, остается открытым, поскольку сам он не говорит об этом явно.
У Фокса были как осознанные сновидения, так и преднамеренно вызываемые внетелесные состояния — последние он называет «астральной проекцией». Он считал, что внетелесное состояние можно вызвать намеренно, продолжая осознанное сновидение после того, как это становится трудно. Вот его отчет о первом эксперименте по этому методу:
Мне снилось, что я гуляю у воды на Западном берегу. Стояло утро; небо было светло-синим; пенистые волны казались зеленоватыми в солнечных лучах. Не помню даже, как это произошло, но что-то подсказало мне, что я сплю. Возможно, я прошел сквозь телеграфный столб или осознал, что мое тело невесомо. Я решил продолжить сон и пошел дальше, причем сцена приобрела необычайную яркость и чистоту. Очень скоро мое тело начало притягивать меня обратно. Наступила раздвоенность сознания: я мог чувствовать, как лежу в постели и одновременно гуляю у моря. Более того, параллельно со сновидением, я мог смутно видеть предметы в своей спальне. Я пожелал продолжить сновидение. Последовала борьба: сначала моя спальня приобрела ясные очертания, а сцена на берегу исчезла; затем спальня стала неразличимой, а сцена на берегу — ярче. Моя воля ликовала. Ощущение раздвоенности сознания исчезло. Спальня окончательно исчезла из моего поля зрения, и я целиком оказался на берегу, ощущая неописуемую свободу и подъем. Вскоре тело снова позвало меня, и в то же время я ощутил острую невралгическую боль во лбу (это был не мой физический лоб) и в темени. Я хотел продолжать сновидение, и эта боль нарастала; но на этот раз раздвоенности сознания не было, как и чередования образов берега и спальни — спальня была не видна. Я боролся со своим телом, желая остаться в мире сна. Боль во лбу постепенно нарастала, достигнув максимума, и затем, к моей радости, неожиданно прекратилась. Когда боль исчезла, в моем мозгу что-то словно «щелкнуло». Я выиграл сражение. Мое тело больше не тянуло меня, и я стал свободен! [155]
155
Fox, pp.37–38.
Фокс думал, что внетелесный опыт может быть вызван также из ложного пробуждения 2-го типа — надо только «сесть» в этом состоянии и покинуть кровать. Тем не менее, когда он это делал, то не видел на кровати своего физического тела, как другие сновидцы.
К различиям между осознанными сновидениями и внетелесным опытом можно отнести упоминаемую Фоксом каталепсию, наступающую после окончания внетелесных состояний, но не после осознанных сновидений.
Подобно доктору Уайтмену, Фокс упоминает один любопытный феномен: «видение» с закрытыми глазами. Когда это происходило, он считал это признаком 2-го типа ложного пробуждения. Об опыте «видения» с закрытыми глазами сообщает еще один испытуемый, который экспериментировал с намеренным вызовом внетелесных состояний на протяжении значительного периода времени: