Останкинские истории (сборник)
Шрифт:
— Неужели у Петра Арсеньевича было нечто, чтобы доверить?
— Предполагается, было… А в случае доверенности генеральной домовой Шеврикука должен стать душеприказчиком Петра Арсеньевича. Если, конечно, у него была душа. Или что-то за душой…
— У Петра Арсеньевича была душа.
— Посчитаем, что была.
— Но у меня нет никакой доверенности, — сказал Шеврикука. — Я говорю правду. Я не видел ее.
— И не держали ее в руках?
— И не держал в руках, — неуверенно сказал Шеврикука.
— Более вы ни о чем не заявите?
— Ни о чем. Вы меня озадачили, но я…
— Как
Свет лучин стал утихать. Увещеватель же опять, к удивлению Шеврикуки, затянул колыбельную. А может, песнь утомленного зимней степной дорогой ямщика. Послышались: «…не предосудительно ли… остается взвесить, надежен или не надежен… не водятся ли в нем какие сумнения… не объясняется ли злонамеренность детины видениями задумчивости или приступами меленхолии…» Вот как! «Сумнения», «меленхолия»! Не достанут ли теперь и крашеную семеновскую ложку из-за голенища хромового сапога? Но и сапог не было, а были войлочные тапочки. Тут опять голос Увещевателя показался Шеврикуке знакомым. Где он звучал и когда? Когда-то! Когда-то! Но когда? И будто бы нечто высветилось в полумраке над пропавшей в черноте печью, замерцало, потекло куда-то и не открыло Шеврикуке сути своей и недоступной взгляду наружности. Радость и тоску испытывал теперь Шеврикука. Снова он ощутил близость коренной догадки, но глаза и уста ее были сомкнуты «Зачем же так? Откройте…» — взмолился было Шеврикука. Однако его приподняли и выволокли в определительно-выхлопной покой, расположенный за кабинетом Увещевателя. У балясин ограды стояли два силовых наблюдателя с шестоперами в руках. За столом же восседал выводной регистратор, вполне возможно, кузен регистратора приемного.
— Грамоту! Что там у вас?! — потребовал регистратор. — Что вы мямлите! Голова-то с ушами не откручена? Предъявляйте!
Бумажка образовалась в руке Шеврикуки.
Выводной регистратор принял, изучил, выяснил, как и предписывалось ему, что в ней имелось между букв и между строк, и уставился на Шеврикуку. Возможно, указанные странности любопытствовал обнаружить в нем.
«Не определили ли все же меня в блудные дети? — обеспокоился Шеврикука. — Не приписали ли мне именно сумнения, меланхолию, задумчивость и видения? С таким постановлением — выпадешь в осадок…»
О чем обеспокоился?
— Ага, — сказал выводной регистратор, — так и запишем в приказную книгу… У… Н… У… И печать. Все… Все, держите. Техосмотр пройден. Техническо-профилактический. С вас бы пошлину! Да купоросом! Да в большой бутыли!
Регистратор рассмеялся. Шестоперы принялись одобряюще покачиваться.
В бумажке было выведено: «У-Н-У. Упреждающе-назидательное Увещевание проведено». Дата, подпись, печать.
— Не забудьте показать по месту службы, — напомнил регистратор. — И будьте вольны в передвижениях.
Миновав оградительные балясины и наблюдателей с шестоперами, Шеврикука пришел в себя и решил прогуляться коридорами Обиталища Чинов. Для полного освоения вольностей в передвижениях. Не прошло и минуты, как он оказался на перекрестке обиталищных дорог с пространством для пересудов. Все же он засиделся в кабинете Увещевателя, в чрезвычайных говорильнях по поводу Неразберихи, Лихорадок, Сутолоки и жарких дел в Останкине страстям предоставили отдых, и достойнейшие из домовых беседовали теперь в кулуарах. Прямо по ходу следования Шеврикуки стояли пятеро, и среди них были Концебалов-Брожило, Кышмаров и бритоголовый уполномоченный, известный в Останкине как Любохват.
Шеврикуке сразу же захотелось изменить направление путешествия, но натура не позволила ему сделать это. Как он шел, так и продолжил путь. Любохват, бросив взгляд на Шеврикуку, что-то сказал собеседникам, обратив и их внимание на приближающегося путника, сам же, посмотрев на часы, как бы заахал и поспешил куда-то. Шеврикука был намерен миновать оживленное перекрестье, не произнеся ни звука, но благоухающий ваксой мошенник Кышмаров схватил его руку и стал прощупывать пульс.
— Ба! Дышит! Живой! Не вздернули и не рассеяли! Но хоть просвещен и наказан?
— Может, наказан. А может, поощрен, — невежливо ответил Шеврикука. — Смотря какой угол зрения избрать.
— Значит, должок за тобой, за тобой! — обрадовался Кышмаров, и сапоги его с кудрями вместе чуть ли не принялись откалывать барыню. — Нагряну к тебе за должком! Сейчас, сам видишь, дела. Лихорадки, Неразбериха и Сутолока. Управление или Приказ. Но вскорости и нагряну!
— Ага! Милости просим к нам на линию огня. Навестите нас в бронетранспортере.
— Ну не сам я… Вдруг дела… Молодцов пришлю за должком-то! Сорванцов! Счетчик заработает.
— Хоть бы и сорванцов! Но не тешьте себя иллюзиями. И не ставьте себя в неловкое положение рассказами о каком-то несуществующем должке. А то ведь можно и осерчать.
И Шеврикука последовал дальше.
— Ишь ты, прыткий какой! — неслось ему вслед кышмаровское. — Да я тебя где хочешь достану!
Прогуливаться коридорами Обиталища Чинов Шеврикука более уже не желал и пошагал к выходу в московский день. Кто-то догонял его. Шеврикука не оборачивался. Не обернулся он и когда рука догонявшего коснулась его плеча.
— Шеврикука… — взмолился догонявший.
Теперь Шеврикука остановился.
Сановный домовой Концебалов пыхтел, полы его пурпурной с малиновой каймой тоги разлетелись.
— Экий вы и впрямь прыткий. И себя уважающий. На меня-то, уж прошу, не дуйтесь. Я тогда… при этом крикуне и буяне Кышмарове, при его низости… не захотел о деле… Оно мое, и ничье более… Тонко-интимное, извинительно-личное… И вам произойдет выгода. Я уж не повторяю про вывод по-екатеринински.
— Я удивлен вашим обращением ко мне, — сказал Шеврикука. — Вам должен быть полезен кто-то другой.
— Вы же имели дело с Лихорадками.
— Ну… Возможно, когда-то и имел.
— И с Блуждающим Нервом.
Шеврикука заглянул в глубину зрачков Концебалова.
— Да, — помолчав в раздумье, согласился он. — Мне известен и Блуждающий Нерв.
— Ну вот… Вы подумайте, я вас не тороплю. Хотя дело и спешное… Вот вам моя визитная карточка… На всякий случай… Она не служебная… Это предприятие души…
На визитной карточке Шеврикука прочитал: «Совместное Упование. „Москва — Первый Рим“. Концебалов-Блистоний. Всадник-оптимат. Член-учредитель. С полномочиями и колесницей».