Останний день
Шрифт:
Не меньший интерес вызвала моя спутница, впрочем, и в этом не было ничего удивительного. Все же новое лицо, тем более сопровождающее изгоя, которым я являлся, как тут не пошушукаться? Не так и много событий происходит в нашем уединенном поселке, да и те достаточно однообразные, которые обсуждать неинтересно. Ну, сделал кто-то неудачную коррекцию носа, или в чей-то дом «фэбсы» с обыском нагрянули – что здесь нового? Рутина. А тут вон непутевый блудный сын Швецовых через столько лет вернулся, да еще и с женщиной, которая, пожалуй, что постарше него будет. Плюс непонятно какого круга эта особа,
Господи, как же это все мне еще тогда надоело. За годы эти ощущения вроде как подзабылись, но сейчас они нахлынули на меня с новой силой.
– Стелла! – Мама подошла к нам и обнялась с ведьмой, которая, разумеется, немедленно расплылась в улыбке. – Я рада, что ты все же приехала.
– Старалась успеть вовремя, Марина Леонидовна, но не получилось, – виновато произнесла Воронецкая. – Валерку на работе задержали немного.
Ну, естественно. Как было сказано ранее, кто же еще может стать виновником происшествия, как не я? Причем любого, не только этого.
– Здравствуй. – Мама была непривычно холодна со мной, как видно, до сих пор не простила неприятную сцену в театре. – Рада, что, оказавшись в поселке, на этот раз ты все же заглянул в свой дом.
– Можно подумать, что я только и делаю, как езжу в Петрово. – Приобняв маму, я прикоснулся губами к ее щеке.
– Так оно и есть, – заметила она, понизив голос. – Вот только до этого порога ты, как правило, не доходишь. Поверь, мне не очень приятно узнавать о том, что ты был рядом, но не нашел минуты на то, чтобы просто заглянуть и поздороваться.
Кто-то меня на той неделе спалил во время визита к Певцовым. Отец отпадает, ему мое имя – как гвоздь в печень, Юлька и ее родня тоже, им это ни к чему, значит, кто-то из соседей. Да и какая разница? Главное, что эти новости добрались до мамы и ее расстроили. Плохо.
– Есть причины, – негромко сказал ей я. – Мне не хочется, чтобы ты снова расстраивалась, глядя на нас с отцом. Сама же знаешь, чем наши встречи заканчиваются.
– Так и не печаль меня, – попросила мама. – Ладно твой отец, с ним все ясно, он всегда был максималист, а с годами к этому не лучшему свойству еще и твердолобость добавилась. Но ты же моложе, еще душой не закостенел, так прояви благоразумие. Или хотя бы сыновью почтительность, ничего зазорного в том нет.
– Так ее и проявляю, – хмыкнул я. – Потому не прихожу сюда даже тогда, когда рядом оказываюсь.
– Вот и как мне быть, Стелла? – обратилась мама к моей спутнице. – Что с ними обоими делать? Как одной с этим всем справиться?
– Отдайте вашего сына мне, и нас станет уже двое, – предложила Воронецкая. – А там, глядишь, и третий появится, тот, кто всех сможет примирить. Вернее, третья. В моем роду девочки обычно рождаются.
– Бери, – разрешила мама, даже не заметив того, как в глазах ведьмы на секунду загорелись и опали два маленьких огонька. – Кому-кому, а тебе я доверяю, сама не знаю отчего. Больше, чем тем, кто с ним был раньше.
– Так я уже, можно сказать, взяла, – Стелла прихватила меня под руку, – и ни с кем делиться не собираюсь.
Это было сказано достаточно громко, и кое-кто из окружающих, прислушивающихся к разговору, мимо ушей данную фразу точно не пропустил. Не сомневаюсь, что самое позднее – завтра утром – горячая новость о Швецове-младшем, притащившем в отчий дом какую-то непонятную шалаву, достигнет ушей тети Жанны, а уж она-то молчать не станет, трансформирует ее по своему усмотрению и перескажет Юльке. Даже страшно представить, как это будет выглядеть в ее версии, фантазия у госпожи Певцовой богатая.
Впрочем, завтра и узнаю. Теперь-то уж я к ним на обед наведаюсь непременно.
– Валерий, друг мой! – Невесть откуда, словно из-под дубового паркета, перед нами возник Карл Августович, как всегда улыбчивый и дружелюбный. – Ну вот, Марина Леонидовна, а вы сомневались! Я же сразу сказал: приедет он, никуда не денется. Раз обещал – будет. Ваш сын всегда держит свое слово, что в наше время огромная редкость. Вот что значит правильное воспитание. Стелла Аркадьевна, голубушка, и вас рад видеть.
Старичок цапнул руку Воронецкой, согнулся и облобызал ее.
– Карл Августович, а я-то как рада! – прощебетала Стелла. – Право, нынешний вечер чудесен во всех отношениях. Погода, искусство, любимый мужчина рядом, а теперь еще и вы. Мне больше нечего желать. Стой, счастье!
Если бы сейчас с лестницы, ведущей на второй этаж, хлынул водопад сиропа, я бы совершенно не удивился, потому что градус слащавости происходившего уже достиг своего максимума.
– Валера, выставка прекрасна, – сообщил мне антиквар, по случаю мероприятия натянувший на себя белоснежный костюм. Правда, фасон его был настолько древним, что можно только диву даться. Напяль на Шлюндта пробковый шлем и вручи ему длинноствольный «ли-энфилд» – и он один в один станет напоминать англичанина времен колонизации Индии, честное слово. – Но лучшее в этом доме не то, что выставлено, а то, что в экспозиции отсутствует.
– Карл Августович! – Мамины щеки чуть порозовели.
– Нет-нет, я все равно скажу. – Чуть притопнул ногой старичок. – Лучшие работы отчего-то висят в самой дальней комнате, а то и вовсе в кладовке валяются. Я о рисунках досточтимой Марины Леонидовны речь веду, если кто не понял. Они не просто хороши – они замечательны. Более того, их следовало бы показать кое-кому из галеристов, и не только в нашей стране. Уверен, что те не упустили бы свой шанс.
– А еще на этом можно заработать денежку, – чуть копируя интонации Шлюндта и глядя в сторону, добавила Стелла.
– Да, моя хорошая, – не стал с ней спорить антиквар, – можно. И не понимаю, что в этом скверного. Искусство существует для всех, никто не спорит с этой аксиомой, но это не значит, что оно не должно продаваться. Все величайшие шедевры живописи, скульптуры, да и литературы были созданы не только по велению души, поверь. Рубенс, например, не только зарабатывал на картинах – он у Филиппа Четвертого под это дело дворянский титул выбил. Почему? Потому что знал себе цену. Ван Гог, убедившись, что его картины наконец-то начали пользоваться популярностью, написал брату в письме: «Первая овечка прошла через мост», намекая на то, что вот-вот денежный ручеек превратится в реку. Да и великий Леонардо не стеснялся писать картины на заказ. Хотя, ради правды, заказчиков выбирал очень тщательно, предпочитая венценосных особ.