Остановка в Чапоме
Шрифт:
– Ничего, кроме помощи по строительству зверобойки, по морскому промыслу. Чисто служебные отношения. Самые обычные.
– А другие следователи вас об этом спрашивали?
– Нет. О Минрыбхозе и "Севрыбе" - только сам Данков. Похоже, он придавал этому какое-то особое значение. Другие добивались только одного: чтобы я признал, что получил взятку от Меккера. Потом стали требовать, чтобы я оговорил и других людей в том, что они давали мне взятки...
– Кого, например?
– Вашего друга Стрелкова, Коваленко, Подскочего, сотрудников мехового цеха, главного конструктора Гипрорыбфлота Абрамова. Его особенно долго допрашивал майор Понякин, тот, что проводил обыски... Он уверял, что я давно сознался и теперь очередь за ним, а потом он отвезет его к прокурору.
– А кто был еще из следователей?
– Много их было. В тюрьме надо мной измывался старший
– Значит, Терский берег вам тоже ставили в вину? А что говорили еще? Понимаете, тут очень важно сейчас понять, вокруг чего они ходили. Почему-то мне кажется, что получение вами взятки от Меккера - это только один эпизод, начало ниточки, с помощью которой они хотели размотать - или намотать?
– целый клубок уголовной пряжи.
– Не знаю, что они хотели конкретно. Главное - им нужно было крупное дело. Мне уже потом рас сказали, что в 1984 году было несколько нераскрытых убийств, им это ставили в вину и требовали принять меры. Вот они и приняли. Решили взяться за МРКС по убеждению, что "каждого хозяйственника, если он проработал два года, уже можно сажать", так они мне говорили. А подполковник Александров заявил: "Раз арестовали, мы обязаны доказать, иначе полетят головы, да еще какие!" Вот они и "доказывали", занимались мной днем и ночью, как каким-то матерым преступником. Стали вызывать знавших меня по работе людей, пугали их на допросах, возили в тюрьму, грозили посадить, если они не покажут, что я требовал с них деньги...
– И никто из них не жаловался?
– Но вы же знаете, рука руку моет! Ни один из протестов никем не разбирался...
Похоже, в Мурманске действительно хотели сделать Гитермана центральной фигурой какого-то обширного "дела"... Может быть, по аналогии с печально известным "делом "Океан" в том же самом Минрыбхозе СССР, в который - самой маленькой частицей - входит и мурманский рыбакколхозсоюз. Но в том "деле" была черная и красная икра, осетры и стерлядь. Множество организованных браконьеров, живших по берегам Черного, Азовского и Каспийского морей, Волги, Амура и других великих рек, даже не подозревая об этом, не покладая рук работали на огромную пирамиду расхитителей, воров, "паханов", развернувших свою деятельность чуть ли не в международном масштабе и безо всякого "философского камня" средневековых алхимиков превращавших матово отливающие черные зернышки икры в радугу бриллиантов и солнечный блеск золота.
А что могло быть здесь? С чего "навар"? Уж я-то знаю точно, что нет здесь, на Севере, никаких рыбных ресурсов, на которых можно было бы "делать деньги". Нет их и не было. Даже на семге, потому что ее слишком мало. Здесь не то что миллионы - тысячу рублей взять не с чего! Или действительно для мурманской прокуратуры и УВД такая пора настала, что хоть из пальца высасывай, хоть самого себя обкрадывай и разоблачай, но чтобы "результат" был? Похоже на это. Уж очень круто они за Гитермана взялись. А главное - темпы, темпы! В начале февраля приходит рабочий с повинной, на следующий день берут Меккера, меньше чем через две недели - Гитермана. А дальше круг ширится, хватают все новых и новых, да только ухватить не могут. Но и это неважно. В следственном отделе кипит работа, заполняются протоколы допросов, наверх идут обнадеживающие донесения и рапорты, строятся новые планы, город начинает лихорадить, в МРКС разваливается работа, неизвестно, как теперь пройдет первая зверобойка и не припишут ли еще и ее к обвинительному заключению по Гитерману...
Потом все лопается и рассыпается прахом. Нет ни дела, ни сообщников, ни "организации". Даже Меккера нет. Один Гитерман. Да и неудивительно,
И я задаю следующий вопрос: если по первому обвинению Гитерман оказался обелен, то в чем же заключалась та вина, за которую его осудили?
Он смущенно улыбается.
– Меня обвинили в должностном подлоге. И, честное слово, обвинение мне показалось настолько смехотворным, что опровергнуть его ничего не стоит. Но я, оказывается, забыл слова Александрова, что виновность арестованных нужно доказать любыми способами и под любым предлогом. Позже мне передавали слова следователей, что "весь город будет смеяться над тем, за что мы будем судить Гитермана".
– И все-таки - за что?
– Как вы помните, я сказал, что деньги бригаде Меккера в МКПП выплатили только после моего звонка. Бернотас, а потом и Куприянов объяснили, что они, мол, не решались выплатить сразу, потому, дескать, что им показалось, будто бы те слишком много заработали. Другими словами, нет ли тут приписок. Чушь! Их люди принимали и замеряли объемы работ, расценки определяли они, так что ни о каких преувеличениях не могло быть и речи. Больше того. У них самих в МКПП незадолго до этого случая - кажется, я об этом уже говорил?
– были обнаружены завышения объемов, из-за этого Бернотас и уходил. И что же они сделали теперь? Додумались расписать табель вместо одного - на два месяца и соответственно переделали все остальные документы! То есть пошли на прямой подлог, причем с переплатой районного коэффициента на полтысячи рублей. Кому пошли эти деньги? Не знаю. Как можно думать, не рабочим, поскольку за рабочих, как вы помните, получал Меккер. А кому он давал - почему-то никого не заинтересовало, поскольку выяснилось, что мне он не давал.
– Простите, Юлий Ефимович, но я до сих пор не понимаю, какое имеют к вам отношение бухгалтерские операции, причем не МРКС, а МКПП?
– Но ведь я рассказывал, что Меккер мне звонил от Куприянова по телефону и что я, в свою очередь, попросил Куприянова с этим разобраться...
– Да, помню.
– Так вот, единственное упущение в финансовых вопросах, с которым можно было связать меня,- вот это. Когда вскрылся факт подлога, Куприянов и Бернотас показали, что распоряжение такое дал им я.
– А вы его давали?
– Конечно же нет! Как я могу что-то приказывать субподрядчику? Да и никакой нужды в этом не было, уверяю вас. Я до сих пор не понимаю, почему они решили так сделать, какая им была от этого вы года...
– А если прямая - вот эти полтысячи рублей?
– Вы думаете?
– Гитерман смотрит на меня недоверчиво, затем он улавливает правомерность предположения.- Может быть. Я как-то не подумал об этом. А может быть, Меккер им сам подсказал? Но главное не это. Как показала на суде бухгалтер МКПП, ведомости на выплату были готовы еще накануне нашего разговора по телефону. Это сделал Бернотас, своей властью, а когда мы разговаривали с Куприяновым, Бернотаса уже не было. Они переправили табель, наряды, приказ, об этом прямо сказано в моем судебном приговоре. Однако никто из них не понес никакой ответственности. Получалось так: они - исполнители, я - соучастник, хотя категорически отрицал свою причастность, но всю ответственность суд возложил на меня, а в их адрес даже не вынес особого определения! Представляете? Переплаченных пятисот рублей как будто не существовало... Больше того. За то, что они свидетельствовали против меня, дело по поводу их подлога так и не было возбуждено. Скажите, как после этого можно относиться к такому "правосудию"?
И он горестно машет рукой.
Как относиться? Только отрицательно. Я невольно вспоминаю записки Генриха Штадена об опричнине, которые в свое время изучал. Когда Россия была поделена на опричнину и земщину, опричники бросились грабить земцев, возникло много судебных исков, и Иван IV дал следующий наказ судьям: "Судите праведно, что наши (т. е. опричники.-А.Н.) виновны не были". Как живучи, оказывается, кое-какие российские установления, особенно в судах, наблюдая за работой которых порой думаешь, что ошибся на два-три века, а то и больше! Вот они, ревнители "опричников", поименованные в приговоре, который вынесла по делу Гитермана уголовная коллегия Мурманского областного суда - председательствующий В. Г. Орлов, народные заседатели А. Г. Чернюк и Е. М. Чарыгина - "великие молчальники", как их именуют в народе, и прокурор Эменджиянц Л. В. Их задачей было не осудить Гитермана, а оправдать следствие.