Остатки страха
Шрифт:
Даже если бы была возможность распахнуть окно и, вдохнув поглубже, начать звать на помощь, ни один из прохожих, а видел я таковых немало, не поверил бы мне… Вы бы поверили человеку, которого задержали полицейские, в том, что его задержали наряженные маньяки? Несомненно, кто-то считает, что все копы являются наряженными маньяками, но это совсем иная тема и на ней мы останавливаться не будем.
И да, что касается второй идеи, я мог бы задушить полицейских, будь у меня чуточку больше сил, и выбраться из автомобиля. Но! Позади машины, в которой везли меня, следовал другой автомобиль, в котором было еще трое копов. Этого, думаю, вполне достаточно для того, чтобы разбить эту идею о бетонный пол моей тупости.
Потому я решил не дергаться. Я не знал, что с Беатрис, моими родителями и моей бабушкой, однако догадывался,
Страх настолько быстро – мгновенно, овладевает человеческим телом, что самому человеку остается только подчиняться ему. Страх возможно вывести, но только после длительной подготовки и при должном настрое мыслей. У меня, как, думаю, и у мамы, папы, бабушки, Беатрис, не было ни подготовки, ни настроя. Страх забирается слишком глубоко в сознание – он самый опасный враг человека.
Я узнал дорогу, по которой за несколько дней до того проезжали мы с отцом, я узнал и военную базу, и солдата… Когда мы подъезжали, он снова вышел из двери контрольно-пропускного пункта. Но в его руках тогда не было ничего. Он был оголен до пояса и сверкал каштановыми волосами под палившим солнцем.
Полицейские вышли. Кто-то из них – не помню кто – сказал мне:
– Сиди смирно, малыш.
Честно, я и не собирался наводить шум.
Двое полицейских о чем-то говорили с солдатом, когда к ним подошли остальные трое. Говорили они недолго, но сознанию моему хватило времени на то, чтобы показать мне несколько вариантов дальнейшего развития событий. И были они ужасавшими.
Не отдавая себе отчета в тех процессах мышления, какие происходили в моем мозге, перемежаясь с чем-то из мира снов и фантазий, я успел представить себе, как меня подвешивают за ноги над ядерными отходами, как меня травят газом в специально для того отведенной камере, как за мной гонится какой-нибудь долбоящер, выведенный на базе безумными учеными… За свою короткую жизнь я прочитал достаточно псевдонаучных книг о выведенных из пробирки монстрах в подземельях научных центров Советского Союза и Соединенных Штатов, о полулюдях-полуживотных, выпущенных на свободу в густые леса, о финансировании таких организаций иллюминатами. Господи, да в те злогребучие секунды я мог поверить во что угодно!
Но ни один мускул не дрогнул на моем лице.
Дверь распахнулась, из-за чего я чуть было не вывалился из авто на траву, и я увидел кулак, летевший в сторону моего лица.
Никаких звездочек, радуг, золотых колец, огоньков и тому подобной мути, выдуманной романтиками, не было – лишь темнота, наполненная белым шумом.
13
Как это зачастую и бывает, люди не отдают себе отчета в собственных действиях. С раннего детства я привык просчитывать и продумывать каждый свой шаг. Когда же планы рушились и вклинивались события, которых не ожидал, я начинал сомневаться в себе и разукрашивал мысленно выстроенный план красным цветом – все идет к черту! К вечеру я словно пробуждался ото сна и – каким бы странным это ни казалось – начинал укорять себя за немощность.
Вся моя жизнь была одним большим планом, который, однако, я постоянно менял. Помню, как лет в десять я мечтал о семье, детях, службе в армии… К семнадцати годам и первое, и второе, и третье стало мне ненавистно. Или, допустим, в девять лет я мечтал о комнате с выстроенными из игрушек городами. В пятнадцать я уже мечтал о собственной библиотеке – а игрушки стали призраками прошлого, запихнутыми в многочисленные коробки.
Но я всегда желал иметь идеальный план.
Когда я пробудился, первой моей мыслью было: «Когда же мы поедем отдыхать в Рифт-таун? Давно ведь там не были». Рифт-таун, прибрежный город на востоке штата Нерман, славился дивным климатом и большим количеством найденных в его акватории сокровищ. В семнадцатом и восемнадцатом веках там проходил водный торговый путь, о котором знал каждый, потому долгое время те воды, помимо всего прочего, славились ожесточенными боями за обладание деньгами и ценными грузами. По сути, Рифт-таун долгое время был лишь портом и вместе с тем публичным домом для уставших моряков. Со временем он превратился в столицу местных пиратов, из-за чего денег в городе стало больше, а слава о нем окрасилась в черный цвет. С середины восемнадцатого века, когда торговые компании нашли более безопасные способы перевозки грузов и пиратство перестало быть прибыльным делом, в Рифт-тауне произошли резкие изменения: за несколько лет он превратился из пиратского захолустья в культурный центр северо-востока штата Нерман. Несомненно, несколько баров и публичных домов продолжили свою работу, а один бар – самый первый, основанный в 1721 году – стал музеем, который я, кстати, посетил вместе с родителями в 1974 году. Остальные здания – в основном это были жалкие лачуги и общественные туалеты – были снесены, а на их местах в течение десятилетия благодаря неплохим вливаниям средств местных бизнесменов (Альфред Стоун, табачная плантация «Стоун'с Табак»; Оливер Голд, банк «Рифт»; Стэнли Бадперт, страховая компания «Бессмертие») были отстроены дома для будущих рабочих. Бизнес рос – вместе с ним рос и город. Для штата Нерман, в котором в каждом из большинства городов проживало не более двадцати тысяч человек, Рифт-таун явился мегаполисом. Только по оценкам за 1977 год, там проживало свыше восьмисот тысяч человек. У меня была мечта там жить. Жить в городе, где совсем нет многоквартирных домов, а промышленные здания не достигают даже высоты статуи Свободы, куда лучше, чем в застроенном и вонючем Алфаксе.
Такие странные мысли приходят в голову человеку при пробуждении.
Я оглянулся. Вокруг меня ползали крысы – но не с вампирскими клыками, какие были у крыс в подвале дома Гоулов, а с обыкновенными зубами, которых даже не было видно. Они пищали что-то друг другу и не обращали на меня никакого внимания.
Я находился в месте, которое можно было бы назвать подвалом, но подвалом оно не являлось. Несмотря на бетонные закопченные стены и потолок, затхлый запах и побуждавший к дремоте бледно-желтый свет двух ламп, помещение напоминало скорее большую кладовку. Что меня особенно удивило, помимо крыс и меня, в помещении находился попугай. Он сидел в клетке, которая, в свою очередь, была подвешена на цепь под потолком. Попугай был большим и красивым: желтые, зеленые и синие перышки гармонично смотрелись на его фигуре. Он казался самодовольным: грудка была выпячена вперед, а золотистые глаза были уставлены в некую точку поверх моей головы.
Я ясно видел очертания его тела, зрачки его глаз, и это напугало меня: давно зрение мое не было столь хорошим. А от того, что попугай смотрел куда-то поверх меня, я чуть задрожал и обернулся назад. Голая бетонная стена, более ничего. Что могло привлечь внимание такого создания? Пожалуй, ничто, это ведь всего лишь тварь из мира животных.
В моей голове все еще чудом работали некоторые нейронные связи, потому, оглядевшись, я не без всплеска адреналина понял, что нахожусь не просто в бетонной коробке, в которой было с десяток (а то и больше) крыс и один красивый попугай, а нахожусь в помещении, холодном, грязном, из которого нет выхода. Не было ни дверей, ни окон, ни проемов, ни чего бы то ни было еще – бетонная коробка как она есть!
И я ругнулся. Решил подняться, но тело отказывалось мне подчиняться. Хорошо еще, что крысы не реагировали на меня – иначе страх мой возросся бы до таких пределов, что отказало бы и без того измученное сердце.
Не без тени беспокойства я решил осмотреть себя. В первую очередь, несомненно, взгляд мой привлекла моя правая нога. Она была сиреневой – было в том нечто одновременно пугавшее и завораживавшее, – притом боль не ощущалась как раньше, словно нечто тормозило ее: поворачивая ногу из стороны в сторону, я ощущал лишь отчасти неприятное покалывание…
С ноги мои глаза перебежали на руки. Они казались мне слишком тяжелыми, потому я опустил их на здоровую левую ногу. Они дрожали, были покрыты мурашками. На правой руке, выглядевшей неестественным образом худой – мне даже показалось, что я вижу очертания обтянутых кожей костей и вен, – висел темно-синий браслет. Обычный браслет, однако плотно прилегавший к коже.
Во рту был привкус чего-то горького, из-за чего возникло сильное желание выпить хотя бы стакан воды.
Я сидел на месте, прислушиваясь к тонкому жужжанию каких-то генераторов, которые, по-видимому, находились по другую сторону стены, о которую я оперся.