Остатняя печать
Шрифт:
– У него горячка, – скупо обронила Мелания, но я уже и сам заметил, что лоб и щеки мальчика раскраснелись, а русые волосы слиплись от обильного пота.
– Что за хворь тому виной? – спросил я. – Он не ранен?
Некоторое время Мелания раздумывала, затем негромко ответила:
– Он повстречал истинное зло. Пострадало не столько тело, сколько душа Алабора – чистая, непорочная. Тяжко ему, тяжелее, чем любому другому. Рвется невинная душа из тела, на волю рвется, из мира нашего греховного, где бродит на
– Да что это за зло, сестра? Упырь, оборотень, вурдалак? Кого он повстречал, и как ему удалось выжить?
– Нечисть поганая, которую ты помянул, не проникла бы в Елебор. Щит надежный, щит крепкий стоит на страже города – молитвы наших братьев и сестер. Слушай: намедни пытался пройти к нам оборотень лесной, обернувшись мирным путником. Едва ступил на землю у храма святого, как вмиг волхвство его проклятое развеялось, волчья шерсть повылезла, а сам он в корчах забился, пока не успокоили его навечно храмовые антропокеи. Выжгли очищающим пламенем нечисть, а пепел по ветру развеяли. И так будет с каждым.
Мелания гордо выпрямилась и многозначительно посмотрела на меня. Грубый шрам на ее лице как бы намекал, что монахине самой доводилось бывать в переделках. Я почтительно склонил голову, после чего она продолжила:
– Нет, лишь человек способен ходить по святой земле и при этом быть сосудом для столь черной души. А кто именно – тут я тебе не подскажу, не ведаю. Ищи среди язычников, волхвов и ведунов поганых. От них все зло.
Я тактично промолчал.
– Что же до того, как отрок выжил – тут секрета нет. Когда зло проникло в дом, не спалось ему. Услыхал ночью крики опекунов своих, увидал смерть их лютую, да и сиганул с перепугу через чердачное окно. Во дворе его и нашли – ударился оземь теменем и из сознания вышел.
– На нем не было крови? Своей или, может, чужой?
– Хвала Создателю, нет. Шишка на затылке – вот и все раны.
Я сочувственно положил ладонь на пышущий жаром лоб ребенка, но тут же убрал ее, наткнувшись на ревнивый взгляд Мелании. Успел, однако же, ощутить эманацию гармонии и покоя, волнами исходящую от спящего. Ни следа зла или одержимости, скорее их противоположность. Чистая душа! Вот уж не ожидал встретиться здесь с потенциальным святым. Или будущим архимагом. Отступил от кровати на шаг, вежливо произнес:
– Благодарю за помощь, сестра. Попрошу еще об одной услуге: лишь только отрок придет в себя, вели в тот же миг послать весть Силантию-мечнику. Дабы предотвратить новые злодеяния, душегуба нужно отыскать как можно раньше. Алабор мог узреть и запомнить его лик.
Мелания пообещала, после чего вернулась к своим обязанностям сиделки. Усевшись у изголовья кровати больного, она махнула мне рукой, отпуская.
Низко поклонившись, я вышел во двор к поджидавшему меня Габешу.
– Куда теперь? – нетерпеливо спросил он.
– Знаком ли тебе Лутоня-травник? – припомнил я имя, подсмотренное в записях Марокуша. – Нужно бы задать ему несколько вопросов.
– Лутоня-то? Знаком, как же. Его изба стоит сразу за корчмой, ближе к воротам. Только человек он худой и даром даже разговаривать с тобой не захочет. А коли и расскажет что, так непременно соврет.
– Все же навестим его. Может, трав себе присмотрю редких – в моем ремесле товар нужный.
Мы неспешно шли по дороге от храма. Было непривычно тихо и безлюдно – горожане прознали о случившемся и отсиживались по домам.
Идти было легко – дорога казалась широкой, ровной. По одной ее стороне шли дворы за увитыми виноградом заборами, по другую – росли пушистые ели; промеж них изредка встречались кусты орешника или шиповника. У калиток большинства дворов были выставлены на продажу или обмен разнообразные полезные вещи: ткани, выдубленные кожи, деревянные и костяные безделушки, вязанки из овощей, грибов да сушеных рыбин. Было заметно, что елеборцы в большинстве своем народ трудолюбивый и предприимчивый.
– Скажи, ведун, – подал голос Габеш, – правду ли бают, будто пуще чародейства учат вас бою ратному, как простых воев? Мол, сила ведающих в том и состоит, что не полагаются на одну волшбу?
Я не ожидал от простоватого на вид детины такого вопроса, а потому задумался, прежде чем ответить. Поразмыслив, предположил:
– Острая сталь в крепкой руке поможет остановить кого угодно – тебе ли не знать этого. Оттого всех ведающих перво-наперво учат воинским ухваткам: как мечом рубить, как копьем колоть, как палицей бить. И меня уму-разуму учили, с отрочества сам битый ходил и других не раз побивал. Одних только деревянных мечей сточил не счесть.
– А как же чары волшебные? – жадно спросил Габеш.
– Чары? Не каждому они даются, не каждому пользу приносят. Ведающие прибегают к ним лишь в крайней нужде.
Дружинник подождал от меня более развернутого ответа, но я хранил молчание. Поняв, что никаких секретов колдовства он не услышит, детина разочаровано вздохнул.
– Видно, правду рек настоятель, будто всякие чары влекут в мир нежить проклятую, кою упокоить навек может лишь храмовая братия. От того и ведающие так их страшатся.
Я не стал его разубеждать, и дальше мы шли молча.
Когда показалась корчма, стоял самый полдень. Внутри кто-то уже обедал, сдвигал столы и звенел посудой. Воздух у кухонного окна заметно парил. После пережитого мне есть не хотелось, а вот Габеш выразительно похлопал себя по животу и сказал:
– Вон за тем забором дом, что ты ищешь. Иди, пытай свои вопросы. Что до меня, то видеть рожу Лутони не желаю, лучше пережду в корчме; там и компания более достойная и брюхо есть чем ублажить.
Конец ознакомительного фрагмента.