Остерегайтесь апокалипсисов
Шрифт:
Тем не менее, кот не останавливался. Чем дальше он был, тем больше я переживал, что могу потеряться, и это чувство стало заглушать страх падения.
— Хочешь сказать, — протянул я, сглатывая и делая шаг вперед, — что остров — это коридор?
Быстро нагнав кота, я зашагал рядом с ним, стараясь идти в одном темпе. Искоса поглядывавший на меня наставник объяснял:
— Если заглянешь в другую дверь, увидишь иную реальность. Например, пустыню или подземную библиотеку. В этом месте все слишком сильно переплетено, легко потеряться. Именно
— Понятно.
Продолжая идти по длинному коридору, который как бы соединял между собой два высоких здания, я невольно осматривался. В этом месте было так много зданий, а в них было так много этажей, что мне даже представить было страшно, сколько именно авторов находилось в этом измерении. Сглотнув не то от прилива восторга, не то от благоговения, я вскинул голову и закрыл глаза. Мое сердце стучало слишком быстро от эмоций, и держать себя в руках мне удавалось с трудом.
— Восхищаешься, да? — почти мурлыча, протянул кот. — Вы, авторы, падки на яркие ощущения.
Услышав эти слова, я невольно поймал себя на мысли, что все мои эмоции, должно быть, были написаны у меня на лице. Попытавшись быстро взять себя в руки, я опустил голову и серьезно заговорил:
— Послушай, я могу задать тебе кое-какие вопросы по поводу мира «Защитника»?
— Задавай.
— Что случилось с Нобертом Гастоном? После того, как его убили, он стал призраком?
Впереди показался проход уже непосредственно в здание. Как только я и кот прошли через него, мы оказались в строении, которое, по сути, было полым изнутри. Все этажи в этом месте напоминали собой круглые балконы, ведущие к дверям. В самом центре здания виднелась пропасть, тянущаяся до самого первого этажа, а проводником между разными уровнями был лифт.
— Нет, не стал, — отвечал кот. — Ноберт Гастон, как сущность, стерся из мира сразу, как ты оказался в его теле. Его душа была вытеснена твоей, а без тела она просто исчезла. Тело без души — труп.
— То есть я его убил?
— Фактически — так и есть. Но что значит убийство одного человека, когда тебе нужно спасти целый мир?
Осознав случившееся, я опустил голову. Чувство вины, такое щекочущее и неприятное, постепенно начало нарастать.
— Жизнь этими словами ты мне не облегчил.
Кот, смотревший на меня в этот момент, тяжко вздохнул. Ему определенно не нравилась моя реакция, но и я не стал спрашивать почему. Вместо этого, подойдя вместе с наблюдателем к лифту, я нажал на кнопку и снова заговорил:
— У меня есть еще вопрос. Почему меня вернуло к заправке, когда я хотел объехать через лес? Мир не полноценен?
— Мир как раз-таки полноценен. — Двери лифта открылись перед глазами и мы, пройдя в него, плавно развернулись. — Он может прекрасно функционировать и без автора, если автор не заложил в него функцию самоуничтожения.
Я потянулся к панели управления, пытаясь понять, на какой этаж нам было нужно, но неожиданно сам лифт закрыл свои двери и двинулся куда-то вверх. Посмотрев на кота, я заметил абсолютную невозмутимость того и просто вернулся к главному вопросу:
— Тогда почему?
— Потому что ты был в роли героя, который колесил только в области этого города.
— То есть я не мог покинуть это место?
Двери открылись внезапно. Покинув следом за котом лифт, я с толикой удивления начал идти на пару шагов позади.
— Мог, — отвечал наблюдатель, — но не раньше, чем обошел бы все знаковые сюжетные локации. Понимаешь, внутри мира ты прежде всего персонаж. Вертись как хочешь, но линия сюжета все равно будет вас всех подстраивать под себя. Особенно, если ты будешь кардинально менять историю.
— То есть отключение функции самоуничтожения — это не кардинальное изменение?
Кот снова вздохнул. Это уже было ожидаемо. Я даже начал задумываться о том, что, если бы он был персонажем, эта черта могла бы прекрасно описать его недовольство собственной работой. Как кассирша в магазине или как охранник на вахте вздыхают при виде очередного посетителя, так и он вздыхал при каждом моем вопросе или ответе.
— Кардинальное, — отвечал кот, — но если все главные сюжетные фрагменты пройдены или в той или иной степени восстановлены, тогда изменение концовки мира — ни на что не влияет.
Эти слова заставили меня задуматься над тем, как вообще выглядела моя концовка. Я не описывал атомный взрыв, не добавлял в сюжет крушение очередного метеорита, и лишь условно указал на то, что человечество вымерло.
Наблюдатель, остановившись возле одной из дверей, быстро приподнял лапу и толкнул ее вперед. Дверь отворилась, словно по щелчку пальцев: щелкнул замок, раздался скрип петель. Перед глазами предстал длинный, темно-красный коридор, кончавшийся высокой лестницей, ведущей к следующей двери.
— В моем сюжете, — вслух размышлял я, — не было описания того, как мир умер. Для этого не было отдельной сцены, просто было упоминание.
— Верно. — Кот, двинувшийся вперед, невольно вынудил меня пойти следом. — Если бы ты под это выделил сцену, тогда выкручиваться было бы сложнее. Пришлось бы воссоздавать событие подобного масштаба, чтобы ловко подменить его в сюжете.
— А почему нельзя просто отключить сюжет? Мир же так и так существует сам по себе. Если не будет сюжета, задуманного автором…
— Мир создается ради сюжета. — Кот произнес это четко, намеренно перебивая меня. — Да, он самостоятельно достраивает прошлое и будущее, но цель его существования — это именно сюжет, поэтому игнорирование его — невозможно.
Я замычал. Все эти объяснения все больше наталкивали меня на мысль, что доверять божественное создание миров авторам было очень плохой задумкой вселенного порядка.
— Почему, — снова заговорил я, — Стив отличался от других мертвых? Он был первым, кто начал контролировать себя в мире живых.