Осторожно: боги, Кисилева Алла

Осторожно: боги

на обложку

Кисилева Алла

Шрифт:

«Вот и славно», — подумала я.

Фонари на улице то подмигивали тусклым светом, то гасли, помогая темноте окутывать землю. Моросил то ли снежный дождик, то ли мокрый снег, а слизистая грязь под ногами как-то сладострастно причмокивала. Прохожих видно не было, погода не располагала к прогулкам. Холода я не чувствовала, под моей курткой пульсировало теплое, живое существо. Жалея, что все небо затянуто тучами и не видно звезд, я тщетно вглядывалась наверх, в надежде что-то увидеть, какой-нибудь знак, какое-нибудь указание. Мне надо было убедиться, что я все делаю правильно, но небо было все таким же темным. Мое лицо стало мокрым, как будто от слез, и, расстегнув куртку, я вытащила свой драгоценный груз. В этот момент в очередной раз погасли фонари, но я этого даже не заметила, такое сильное свечение шло от сущности, которую я держала в руках. И вот

тут-то я, наконец, увидела вожделенный знак: далеко-далеко, в мокрой глубине пространства загорелся огонь. Плавно пульсируя, переливаясь сотней оттенков, он плыл по небесной сфере, создавая вокруг себя множество отблесков. Они рождались, сливаясь и вновь разлетаясь, сотворяя все новые и новые отражения отражений. Завороженная этим величественным зрелищем, я боялась шелохнуться, чтобы не разрушить красоту происходящего, как вдруг все застыло, словно что-то сломалось, движение прекратилось, а вокруг меня вновь образовался защитный кокон. Меня окружили Наблюдатели, со странным интересом они молча смотрели на меня, ожидая, что мне есть что им сказать. Но я тоже молчала, не видя смысла ни в оправданиях, ни в объяснениях. Раздался громкий голос, и я увидела, что мы не одни — немного в отдалении стоял Даг-ан, а за ним почти невидимой тенью маячил Анри.

Одновременно заговорили и Наблюдатели, в этом сонме голосов мало что можно было разобрать, но почему-то в них была радость.

— Как же легко с вами, человеки, — кружились вокруг меня звуки, из которых складывались слова, но совсем не те, что хотелось бы мне услышать.

— Если бы ты только понимала, что ты творишь. Все как всегда, ваши поступки, ваши строптивость и упрямство так предсказуемы. Каждый раз одно и то же, никогда сценарий не меняется. Всегда все делаете сами, нам даже не приходится трудиться — всегда находится упрямый безумец, готовый сделать всю работу за нас. Правда, потом во всем вы обвиняете богов, но кому это мешает? Мы-то знаем, что создаем мы, а вот вы всегда разрушаете. Ну что же, продолжай то, что собралась, а мы будем очень благодарными зрителями. Действуй, а вдруг тебе удастся нас удивить, — они смеялись и шутили, напоминая зрителей, прогуливающихся в фойе театра во время антракта в радостном предвкушении финала пьесы.

Холод, наконец-таки, добрался до меня, проникнув под одежду, сковывая мое сердце. В отчаянии я протянула руки вверх и невероятным усилием воли заставила себя представить все рисунки, которые я видела, мысленно соединяя их воедино, одновременно наполняя этой энергией и себя, и то, что я держала в руках. Темнота отступила, небесный огнь исчез, а сущность, трепещущаяся и такая нестерпимо горячая, отделившись от меня, взмыла вверх и зажглась в небе, подобно солнцу. Хор голосов смолк, и в наступившей тишине я с ужасом увидела, что все вокруг стало блекнуть, и медленно исчезать. Объемный доселе мир становился плоским, и чья-то невидимая рука осторожно и методично стирала его. Это была катастрофа. С запоздалым сожалением я думала о том, что ведь меня предупреждали и, как оказалось, не зря, что мне надо было послушаться, а не вести себя подобно строптивому ребенку. Но поздно, все было бесполезно, мир исчезал под мягкой резинкой неудовлетворенного собою художника. Я дернулась, хотела закричать, попытаться его остановить, но не смогла даже пошевелиться, не то что сдвинуться с места. В немой неподвижности я стояла посреди исчезающего мира, не в силах уже больше ничему помешать. Смирившись, я закрыла глаза, почти спокойно ожидая, когда же сотрут и меня.

XXII

Описанные цвета означают распад и зарождение жизни, которые мы получаем посредством измельчения и растворения наших совершенных тел; этому растворению способствует внешнее нагревание и Понтийский огонь, а также чудесные едкие свойства нашего Меркурия, который превращает в мельчайшую пыль, в неосязаемый порошок все, что пытается ему противостоять.

Николя Фламель

Время шло, но ничего не происходило. Холод, окружавший меня, был чудовищным, но я уже настолько свыклась с ним, что уже почти ничего не чувствовала. Крепко зажмурив глаза, я пыталась убедить себя, что ничего не произошло. Так ребенок, играя, закрывает лицо ладошками в абсолютной уверенности, что его никто не видит. Но открывать глаза я не хотела, ведь если я это сделаю, то мне придется признать, что все происходящее совершенно реально, а к этому я была не готова. Мысленно, словно Кай в чертогах Снежной Королевы, я перебирала льдинки, пытаясь сложить слово. Только это не было слово «вечность». Я слышала, я знала, что мир вокруг был чужим и холодным, так какое же слово могло наполнить его? Слова кружились, они дразнили меня, рисуя тысячи образов. И был лист, лист бумаги, в завораживающем снежной пустотой пространстве.

— Слово, — и лист приближался ко мне. — Слово, — и вот уже чья-то рука стремится к бумаге, с желанием смять и порвать ее. — Слово…

Проносились века, рождались и умирали галактики, а перед белым листом замирала вечность. Недоумение — зачем этот ровный прямоугольник кружит предо мною, для чего осквернять его белизну тем, что так упорно рвется наружу.

— Быстрее. Пора.

Слова, слова, создавшие этот мир, теперь распадались, теряя свою энергию, стремясь сбросить с себя ставшее уже тягостным притяжение материи. А в образовавшиеся щели стремительно лез хаос. А может быть, в том, что кирпичики-слова исчезают, виновен именно он, хаос, что вытягивает из них то, что изначально принадлежало ему?

И я решилась. Протянув руку, я дотронулась до пугающей белизны, решительно отделила прошлое, возвестив настоящее, и начертила «Т».

Потом дала возможность энергии момента ощутить свою силу, целиком и полностью сосредоточившись на себе. Она закрылась, свернулась подобно пружине, и тогда появились «В» и «О».

Громом оглушительно прогрохотало «Р».

— Дальше… еще… скорее…

И все взорвалось, воплотившись в «Е», «Н» и «И».

— Вот так, — прошептала я и написала последнюю букву «Е».

И в это мгновение теплый лучик тихонько коснулся моего лица. Я не двигалась, боясь поверить, а тепло усиливалось, через закрытые веки проступал свет. Осторожно, с опаской я медленно открыла глаза. Все пространство вокруг меня было залито розовым светом, казалось, что солнце жаждет оторваться от горизонта, чтобы наполнить своим теплом новый день. В розовой дымке, сгустившейся вокруг меня, я внезапно разглядела неясные очертания, какие-то новые силуэты. Это был восход нового мира, который проступал в этом кристально чистом воздухе. Звучала музыка, с хрустальным звоном падали звуки на эту землю, рождая новый мир. В изумлении я смотрела на происходящее, впитывая в себя каждое его движение. Я не знала, да и откуда мне было знать, каким он будет, этот мир, и будет ли он похож на прежний. Но он был. Вдыхая восхитительный воздух нового мира, я думала о том, что было бы здорово описать, как будет расти и развиваться эта новая вселенная или галактика, а может быть, тоже Земля. Но пока это не в моих силах, хотя кто знает, быть может, наступит день, и я положу перед собой белоснежный лист, на котором, старательно выводя каждую букву, прикусив язык от усердия, начну писать: «Настало первое утро нового мира…» Но это будет потом, это будет совсем другая история.

Иллюстрации