Осторожно: боги
Шрифт:
Еще несколько шагов, и я оказалась снова в той же самой комнате, которую я не так давно покинула. Вид ее меня ужаснул. На стенах копошились уродливые кляксы, а то, что ранее казалось мне изысканным рисунком, превратилось в бесформенное скопление линий. На полу пепел, оставшийся от того, что совсем недавно было листочком бумаги. Там я заметила следы, которые меня сильно обеспокоили. Не очень отчетливые, их можно было принять просто за игру теней. Присмотревшись, я обнаружила один след, более четкий, чем остальные. Это был отпечаток лапы не очень крупного животного. Как оно могло попасть в комнату, мне было невдомек, так как никаких больше порталов лично я не открывала. Можно было, конечно, подумать, что это Анри возвращался, но в это не очень верилось. Похоже, кто-то искал меня и, судя по следам, побывал в комнате сразу после моего перехода в мир Эстелы. Нас разделяли
Выдохнув, я аккуратно положила перед собой с таким трудом добытый сгусток материи, пытаясь рассмотреть его поближе. Внезапно потемнело, и в комнату стала заползать тишина, серая и неотвратимая. Похожая на липкий сырой туман, свиваясь в тугие веревки, она опутывала меня, лишая возможности двигаться и дышать. Я пыталась кричать, но при попытках открыть рот серая сырость стремилась заползти вовнутрь. Конечно, по какой такой причине я самонадеянно решила, что новый рисунок введет в заблуждение Наблюдателей? А они спокойно ждали, когда же я наиграюсь, забыв совершенно про время, а вот оно-то как раз и истекло. Я отказывалась признать, что все, что говорила и делала Эстела, было такой же ловушкой, эта мысль моментально лишала меня всяческой способности к сопротивлению. А побороться мне еще хотелось, и, не зная, как противостоять этой чудовищной и неумолимой силе, в последнем порыве я потянулась к «плоти звезды», одновременно стараясь как можно четче представить себе новый рисунок, нанесенный Эстелой. Давление прекратилось, туман задрожал, покрылся неуверенной рябью и стал распадаться. Я, наконец, смогла вздохнуть, но не собиралась расслабляться, осознавая, что передышка, скорее всего, временная. Дотронувшись до неземной материи, я мысленно слилась с нею, постоянно держа в сознании рисунок, тот самый, который чудесным образом помог мне избежать смертельной опасности. В результате меня окутало плотным энергетическим коконом. Со стороны это, очевидно, могло выглядеть, как нагромождение тонких разноцветных линий, переплетенных между собой самым немыслимым способом. Этот поток избавил меня от всех неприятных ощущений, вызванных недавним нападением, и наполнил новой, доселе мне неведомой силой.
Но мне недолго пришлось наслаждаться новыми ощущениями. Комната опять потемнела, и уже не туман, а три фигуры возникли передо мною. Это было что-то новенькое, никогда Наблюдатели не появлялись вот так, среди современной обстановки, которая, как мне было давно известно, внушала им непреодолимое отвращение. Потянувшись ко мне в едином, синхронном порыве, они как будто наткнулись на невидимую им преграду и одновременно отпрянули, застыв в изумлении. Если бы кто-то надумал посмотреть на все это сверху, он был бы явно удовлетворен строгой геометрией происходящего. На фоне черного прямоугольника, по углам равностороннего треугольника стояли белые, застывшие немые изваяния, три фигуры Наблюдателей. А в центре этого треугольника светилась маленькая точка, это был мой защитный кокон. Изумление моих визитеров можно сравнить, пожалуй, только с тем, как если бы они внезапно обнаружили, что их декоративная собачка заговорила и стала бы учить их естествознанию. Какое-то время висело напряженное молчание, потом они заговорили, по своему обыкновению, одновременно, что воспринималось как один голос.
— Ты все-таки выбрала путь непослушания, — прошипели они, с трудом сдерживая ярость, рвущуюся наружу.
Я продолжала молчать, решив, пока это возможно, помалкивать и дожидаться, что же они еще скажут. За последние несколько дней я видела столько чудес и слышала достаточно угроз, чтобы уже не реагировать на них чересчур сильно. Они продолжили уже спокойнее, вспомнив о своем достоинстве, вспомнив, что тот, с кем они говорят, не достоин их эмоций.
— Ты, видимо, думаешь, что смогла победить нас. Насколько же вы, человеки, с кровью впитали наше самомнение. Но, в отличие от нас, у вас оно абсолютно беспочвенно. Вы постоянно твердите о том, что вы что-то можете, что вы что-то делаете, что вы думаете, что вы что-то создаете. Вся ваша история создана нами, мы ее написали для вас, как вы пишете сказки для ваших детей. О себе мы оставили немного, только намеки да еще старые сказания, нам невыгодно, чтобы вы о нас помнили. Но полное забвение нам тоже не нужно. Вот только потому некоторым из человеков и было дано знание о нас. Ты же, к сожалению, по чьему-то недосмотру оказалась в их числе. Но об этом позже, мы потом разберемся отдельно, тебе не придется при этом присутствовать, — раздался звук, похожий на смех.
Это было странно и нетипично для них, мне всегда казалось, что шутки они не любят.
Они продолжали, и их тон стал привычно безразличным:
— Подумай сама, неужели во всей вашей истории сохранилось хотя бы одно воспоминание о том, что мы не всесильны, о том, что нас можно обмануть?
— Даг-ан, — опять напомнила я, прервав свое молчание.
— Этот отступник был изгнан и лишился всего, что имел. Кто сейчас помнит о нем? Он не достоин даже частицы воспоминаний.
И тем не менее я почувствовала неуверенность в их голосе. Кажется, они все-таки его боялись, хотя причина этого страха мне была неясна. В конце концов, их всегда было больше.
— С начала времен именно мы управляли вами, мы следили за тем, чтобы ваши открытия были своевременными, тормозя те, которые нам мешали, и форсируя нам необходимые. Мы вкладывали информацию сразу в несколько индивидуумов, чтобы, если какой-либо несчастный случай нарушит жизненную линию одного или двух объектов, все равно должны были оставаться тот или те, кто смог бы донести необходимую информацию до конечной реализации. Вот вы все списываете на случайность, а ведь это тоже мы об этом позаботились, постаравшись вырастить не одно поколение материалистов, уничтожавших любую информацию, не согласующуюся с их представлениями. Был период, когда подобную функцию несли инквизиторы, но такие институты со временем выдыхаются и становятся малоэффективными. Поэтому их пришлось заменить.
Мы даем направление развития, мы пишем сценарий и доносим его через массовое искусство, это мы позаботились, чтобы оно охватывало как можно больше слоев и было максимально доступным. Все катастрофы, все революции спроектированы нами, а не вашими жалкими попытками доказать, что человек — царь природы. Мы следим за тем, чтобы периоды благополучия и спокойствия не затягивались, так как это ведет к затуханию всех процессов. Интересно, что в человеческой природе заложено сильное стремление к стабильности, это связано с частью, взятой от Земли, а она неуклонно стремится в свое первоначальное состояние. И тогда в определенные моменты мы начинаем активизировать кровь богов, вызывая бунты и революции. Но и их мы тоже регулируем, не давая хаосу и анархии править слишком долго. Ведь пока нам не нужно разрушение этого мира.
При этих словах я насторожилась:
— А вам не будет лучше, если мир разрушится? Вы же вроде всегда этого хотели. Это же ваш единственный путь к свободе, разве не так?
Наступило молчание, не грозное или яростное, как я ожидала, а скорее печальное и недоуменное. Потом мне показалось, что последовал глубокий вздох и тихий ответ:
— Нет, это не совсем так.
Они даже не стали спрашивать, откуда мне это известно, они ничего не стали у меня спрашивать, и я почувствовала к ним даже что-то похожее на жалость. В тишине гулко прозвучал их ответ, не мне, в этот момент они даже забыли о моем существовании, это скорее были мысли вслух:
— Мы даже в этом случае вряд ли сможем вернуться, слишком многого мы лишились, оставаясь здесь непозволительно долго. Наши исследования и расчеты показали, что мы стали неотъемлемой частью этого мира. За этот период, немалый даже для нас, время уплотнилось, да и измерения, подобно тому, как движутся материки на Земле, поменяли свой порядок, а некоторые и свою структуру. И именно по этой досадной причине мы вынуждены признать, что человеки с некоторого времени не всегда и не во всем подчинены нашему контролю. Это как раз и есть одно из самых главных преступлений Даг-ана, — это имя они произнесли со столь сильным отвращением, что я вздрогнула.
— Мы старались, как могли, ослабить последствия его деяний, но наступил момент, когда это стало не в наших силах. Переписывая историю, мы не вычеркивали из нее рассказы о «плане богов», заложенном в самой глубокой древности в человека в момент его создания. И до определенного времени люди об этом помнили. Они пытались постичь этот план, используя в равной степени науку и магию, которые шли рука об руку, не отрицая, а помогая друг другу. Но однажды равновесие было нарушено, и магию заклеймили как суеверие. Это повлекло за собой отрицание божественного плана и прекращение его поисков. Сначала нам это даже понравилось, нам не особо было нужны эти нескончаемые копания человеков в том, что им знать было изначально не положено.