Осторожно: боги
Шрифт:
XVII
Герцог Корнуэльский: Разве портной может скроить человека?
Кент: Конечно, портной. А то кто же? Каменотес или живописец в час или два работы изготовили бы что-нибудь позанятнее.
Только оказавшись в этом измерении, я согласилась, что Анри был прав: энергия этого места была совершенно невозможной. Начать с того, что без сопровождения я бы не смогла попасть сюда даже при самом сильном желании. По сути, оно не имело входа. Чтобы войти туда, надо было синхронизировать вибрации, чтобы они полностью совпадали с вибрациями этого измерения, что, естественно, было невозможно, если про это место ничего неизвестно. Каким образом туда попал Анри осталось для меня загадкой, а он не пожелал отвечать мне на этот вопрос,
Я огляделась. Если бы не странные ощущения, я бы могла подумать, что попала в сказочный мир, знакомый с детства. Точнее, сразу в два мира: как будто в безмолвном холоде Снежной Королевы раскинулись оазисы сказочного леса, с пряничными домиками, в которых призывно поблескивали леденцовые окошки. Конечно, ничего съедобного здесь не было, но контрастное сочетание несоединимых вещей было налицо. Я наклонилась и потрогала то, что приняла сначала за снег. Он был жестким, больше похожим на крупный песок или соль, прикосновение к нему было неприятным и вызывало боль в пальцах, как при ожоге. Сделав шаг, я услышала скрежет, который сопровождал меня на протяжении всего того времени, что я шла по этому «снегу». Помимо этого скрежета я слышала странный шум, какое-то гулкое постукивание, как будто что-то привязанное к дереву ударяет по нему при каждом порыве ветра, которого, кстати, тут не было вовсе, а скорее наоборот, был полный штиль и безветрие. Что-то меня насторожило, и я резко обернулась. Каково же было мое изумление, когда я увидела, что белый снег, по мере того как я проходила дальше, менял свой цвет и, как мне кажется, свою структуру. Я остановилась и попробовала дотянуться до того, что появилось за моей спиной. Это оказалось на ощупь похожим на пух, зеленовато-желтого цвета, но такой цвет был только на небольшом пространстве совсем рядом со мной. Чуть дальше цвета становились насыщеннее, ярче и где-то совсем уже далеко, вопреки всем законам воздушной перспективы, ярко пылали ядовитыми всполохами. В чем я точно не сомневалась, так это в том, что мне совсем не хотелось бы дотронуться до той субстанции, что горела вдалеке. Отвернувшись, я вновь увидела белоснежный, успокаивающий пейзаж с зелеными вставками, на которых стояли, будто нарисованные, пряничные домики.
Но мой исследовательский пыл несколько поутих, и я не стала сходить с дорожки, проявлявшейся передо мной с каждым новым шагом, для того чтобы рассмотреть домики поближе. Шум нарастал, и к постукиванию добавилось еще какое-то гудение, похожее на звук работающего трансформатора, только многократно усиленный. Я рискнула обернуться еще раз и увидела, что буйство красок стало буквально нестерпимым, а милые сказочные домики изменили свои очертания и корчились в каких-то невообразимых муках, пытаясь собраться в некий новый образ.
— Лучше не оглядываться, — пробормотала я тихонько, поспешив отвернуться, кстати вспомнив, что в истории было слишком много примеров наказанного любопытства, и мне совсем не улыбалось превращаться во что-нибудь этакое, ну, например, в соляной столб.
К счастью, дорожка не исчезала, а, наоборот, стала еще отчетливее и как-то гостеприимнее. Все лучилось мягкими сочными тонами, зовя и приглашая вперед. Контраст с тем, что сзади, был разительным, и только одно это заставляло идти дальше и не останавливаться. Впереди показались очертания горного пейзажа, несколько в китайском стиле: легкость цветов, облака, переходящие в водяной поток, и от союза воздуха и воды рожденные горы. Все это было удивительно неощутимо, казалось, что самый небольшой порыв ветра способен разметать эту картину, но ветра не было, и пейзаж оставался на месте и даже становился отчетливее, по мере того как я приближалась. Дорожка прервалась, я остановилась, не понимая, куда же мне надо было идти дальше: передо мной сверкала вода, но сам поток был похож на причудливую тропинку. Сообразив, что это может быть продолжением дорожки, я рискнула сделать шаг, и действительно, она оказалась сухой, как будто нарисованной. Как только я вступила на эту необычную тропу, пейзаж исчез, и я оказалась в зеркальном зале, украшенном многочисленными спиралями. Именно они составляли основу всего убранства, где каждое зеркало находилось внутри определенной спирали. У меня немного закружилась голова, и я не сразу увидела фигуру, сидящую в центре зала, в одежде, украшенной такой же геометрией, как и сам зал, только фон одеяния был желтым, а спирали были прочерчены черным.
Я застыла, не зная как себя вести в этой ситуации, меня невероятно пугала сама мысль, что я стою здесь и передо мной находится некто, чье имя я даже не знаю, как правильно произносить, а его древность была столь глубокой, что я просто терялась. Надо ли мне поклониться, или достаточно простого приветствия — откуда мне было знать, что принято в подобном случае, и я продолжала стоять как истукан, избегая смотреть по сторонам. К счастью, тот, кто сидел передо мной, понял причину моего оцепенения и сделал приглашающий жест, предлагая мне подойти. Еле передвигая ставшие вдруг такими непослушными ноги, я медленно приблизилась, отводя от него глаза, взгляд мой был прикован к полу, казавшемуся мне почему-то самым безопасным. Неподалеку от его кресла или трона, не знаю, как и назвать то сиденье, на котором он восседал, появилась маленькая скамеечка, на которую он мне жестом предложил сесть.
«Как Шемма — так он сидел в своей комнатке, старательно записывая все, что ему говорилось», — подумалось мне. Я и в правду чувствовала себя очень маленькой в этом движущемся пространстве, казавшемся огромным, хотя объективно размеры его были скорее невелики. Даг-ан заговорил, и его шелестящий голос зазвучал странно дисгармонично, словно царапая окружающее.
— Да, да, все как тогда, в те времена, когда на этой скамеечке сидел маленький жрец, с его детскими глазами, радостно впитывающими окружающий мир. Мне все время кажется, что это никуда не ушло, что снова откроется дверь и войдет он, трогательно сложив руки на груди, готовый внимать каждому моему слову. Для меня здесь время течет в том изначальном ритме, который был с начала времен. Но я знаю, что в вашем мире прошли тысячелетия, что и не удивительно, ведь вы всегда отличались редкой суетливостью, производя слишком много шума. Что же странного в том, что время вокруг вас стало ускоряться? Потом-то вы, конечно, испугались, ведь в вас заложен механизм чувствования времени, и стали искать способы удлинения времени или срока жизни. Только в вашей природе есть программа, я сам ее создавал, которая не дает вам возможности находить правильные решения для правильно найденных проблем.
И то, что вы придумываете, работает только некоторое время, а потом, наоборот, все усложняет и множит все новые проблемы. Я не хотел запускать эту программу. Я еще тогда знал, к чему это приведет, я предлагал все исправить, внести совсем небольшое изменение, но они были против меня, все против меня, им не хотелось думать об этом, для них вы представляли собой только этап, ступень, при помощи которой они могли исчезнуть из этого мира. Я хотел вырваться из плена Земли не меньше их, а может, и больше, но не так, не таким способом, я всегда хотел действовать по-другому. Да, я много рассказывал Шемме, мне нравилось ему рассказывать, он понимал меня сердцем, хотя многие мои слова оставались для него неразрешимой загадкой. С тех пор мне ни разу не встречался такой слушатель.
Он замолчал, погрузившись в воспоминания, и я вдруг осознала, как он устал, как ему надоело быть «гласом вопиющего в пустыне». Тысячелетия его борьбы впечатляли, неважно, что в его реальности прошло гораздо меньше времени. Я ощутила, как в моей душе рождается сочувствие и понимание. Мне захотелось стать для него вторым Шеммой и сделать для него все, чтобы помочь ему на его нелегком пути. Я обратила внимание, что, пока мы говорили, пространство менялось многократно, менялись цвета от золотистого с черными линиями спиралей до черного с белыми прорисями. Как только я захотела полностью подчиниться Даг-ану, все пространство залило ярким красновато-желтым светом, а спирали на стенах трансформировались в удивительные цветы и растения. Я теперь находилась в чудесном саду, среди фантастических сладкоголосых птиц. Даг-ан опять заговорил, и меня удивило, как мне мог не нравиться этот голос, теперь звучавший как самая восхитительная музыка, наполняя окружающее невиданной силой и блаженством.
— Послушай меня. Послушай меня, милая, я расскажу тебе удивительную историю, и ты узнаешь тайны, недоступные пониманию человеков. Что-то ты уже знаешь, Анри рассказал тебе в той форме, в которой ты смогла тогда его понять, о чем-то ты смогла догадаться сама, и тут ты молодец. Но кое-что осталось за гранью твоего сознания, и пришло время открыть все для тебя. Когда они объединились и изгнали меня, разрушив мой город, самый красивый из всех городов, так как я, и только я, смог перенести в него, почти в точности, часть моих воспоминаний о потерянной родине, когда они разрушили его, я словно потерял ее еще раз. Наша вражда началась много раньше этого ужасного разрушения, она началась скоро после того, как мы оказались здесь, поняв, что Земля пленила нас, как до того пленила нашу пропавшую сестру. Мы привыкли к свободе, привыкли жить по своим собственным правилам, там, дома, нам не приходилось проводить много времени друг с другом, совместные решения мы принимали в самых редчайших случаях. Здесь же мы были вынуждены постоянно находиться вместе, так как, если мы начинали действовать привычным для нас способом, Земля порабощала нас гораздо быстрее. Принужденные к сотрудничеству, вынужденные быть постоянно вместе, мы стали необычно раздражительными, и это еще больше ослабляло нас. Когда мы стали работать над вашим созданием, все немного успокоилось, казалось, что вот, наконец-то, мы нашли способ избавиться от наших проблем. Но это было ненадолго.
Уже во время работы стали возникать разногласия, усиливающиеся по мере усложнения задач. Главный вопрос, конечно, касался сознания, памяти и возможности управления. Ты примерно знаешь, к какому результату мы пришли. Но ты не знаешь, что вместе с Шеммой я задумал величайший эксперимент, который должен был изменить нашу судьбу, но вместо этого существенно изменивший ваш мир. При создании человека было законом, что заложенная изначально программа не подлежит никакому преобразованию, это было одним из главных постулатов. Я изменил Шемму, слив в нем две программы, а в момент слияния добавил одну маленькую деталь, говоря вашим современным языком, я заложил вирус, который должен был разрушить структурные связи с Луной и освободить нас от Земли, а человечество — от нас, предоставив ему свободу и возможность решать самим свою судьбу. Но эксперимент вышел из-под контроля, чуть коснувшись энергии Луны. Он ослабил, но не уничтожил ее влияние, но зато затронул все созданное человечество, заложив вырвавшуюся на свободу информацию в некоторую часть людей, или, говоря проще, часть человеков оказалась зараженной вирусом.