Осторожно, спойлеры!
Шрифт:
Бесстыжая Фанатка Лавинии: Типа того… Особенно после спорта…
ВозьмиМеняЭней: [гифка с раздвинутыми ногами]
23
Ночью перед первой за год поездкой к родителям Эйприл лежала без сна рядом с Маркусом, на полном серьезе намереваясь принять какое-то решение.
Где-то после двух ночи пришла ясность.
Когда дело касалось матери, земля под ее ногами была отравлена. Она может либо продолжать жить с «почвенной заглушкой», тонким слоем любезности над глубоким повреждением, либо вычерпать проблему.
Процесс не будет легким. Он может обойтись ей дороже, чем она думает.
Но опять же, ее никогда особо не интересовал поверхностный слой.
Пришло время выкопать и удалить.
«К счастью, – подумала она, прежде чем наконец с удовольствием заснуть, – со мной будет Маркус. Будет держать меня за руку. Напоминать мне, когда забуду, что я не отравлена. Даже если мои родители не согласятся».
Только она ошиблась. Полностью, до тошноты унизительно ошиблась.
Маркус ни минуты не провел с ней рядом. Не держал ее за руку.
Вместо этого он болтал с ее отцом в другом конце просторного первого этажа. Делясь упражнениями и полезными советами по питанию, некоторые из которых Брент повторял на весь дом. Его тон был достаточно добродушным, чтобы посторонние не поняли, насколько целенаправленны его комментарии и для чьей плоти предназначаются эти словесные стрелы.
Никогда прежде Маркус не подводил ее, и сегодня Эйприл рассчитывала на его поддержку и заботу. Более того, его отношение к ней было доказательством для ее родителей и нее самой, что все, во что они верят, все, что ей твердили восемнадцать лет, ошибка.
Их переплетенные пальцы, восхищение, с которым Маркус смотрел на нее, поведают о ее триумфе яснее и громче любых слов.
«Я толстая, и он хочет меня».
«Я толстая, и ему не нужно, чтобы я менялась».
«Я толстая, и он гордится мной».
А теперь она стала еще одной толстой девушкой, горячий парень которой не хочет, чтобы она была рядом, по крайней мере на публике. Именно то, чего ожидали ее родители и о чем предупреждала ее мама во время тех обеспокоенных телефонных звонков, на которые Эйприл перестала отвечать.
Если честно, ей давно было пофигу, что думает или во что верит отец. Но представляя разговор с мамой, она полагала, что Маркус будет рядом и его присутствие будет без слов напоминать о том, что она желанна и дорога, что ее счастье стоит болезненного разговора и установления жестких границ.
Вместо этого она осталась в одиночестве, разумеется. Конечно.
Пока они вдвоем накрывали на стол, мама, нахмурившись, прошептала обеспокоенно:
– Милая, ты уверена, что это не самопиар? Просто это так… необычно.
Ее забота была настоящей. Как и любовь в этом знакомом взгляде.
Из-за этого ее слова жалили только сильнее. Когда Эйприл защищала искренность своих отношений с Маркусом, мамино невысказанное, но явное недоверие тоже ранило.
Сейчас, нанося последние штрихи к праздничному гурманскому спа-обеду, как назвала это мама, они обе ступили на ту самую отравленную почву.
– Я видела фотографии в таблоидах. – Джо-Энн проверила готовность лосося и переложила филе из формы на тарелки. – Я пришлю тебе несколько ссылок на корректирующее белье. Оно сгладит проблемные места, так что ты будешь чувствовать себя свободнее, наткнувшись на папарацци.
– Я никогда не чувствовала себя в прямом смысле свободно в корректирующем белье, – ответила Эйприл, стараясь говорить с иронией, а не с обидой. – На самом деле совсем наоборот.
Мама засмеялась:
– Ты знаешь, о чем я.
О, Эйприл знала! Физический комфорт не имеет значения, если неудобство поможет предотвратить осуждение как близких, так и незнакомых людей. Джо-Энн усвоила это на собственном горьком опыте.
За первый год брака она набрала пятьдесят фунтов. Потом быстро сбросила их, осознав, что при превышении определенного веса муж не станет брать ее на встречи с коллегами, не станет танцевать с ней на публике и прикасаться наедине.
Это была ошибка, которую она больше не повторяла. Брент до сих пор хвастался тем, как его жена сбросила весь набранный за беременность вес через месяц после родов. И поскольку Джо-Энн не желала рисковать во второй раз, Эйприл осталась их единственным ребенком.
Она родилась маленькой и оставалась худенькой – до подросткового возраста. Тогда цифры на весах начали ползти вверх с каждой неделей. Пока наконец мама не отвела ее в сторонку, чтобы поделиться историей первого года своего замужества и извлеченными из него уроками.
«Мальчиков это заботит больше, чем думаем мы, девочки, и я не хочу, чтобы ты оказалась неготовой, как я. – Мягкая, прохладная и нежная ладонь Джо-Энн легла на покрасневшую мокрую щеку Эйприл. – Солнышко, я говорю это только потому, что люблю тебя и не хочу, чтобы ты страдала».
Это был обычный мотив – «Я люблю тебя и не хочу, чтобы ты страдала».
Было поздно, слишком поздно избегать страданий. Но по крайней мере эта история подтвердила то, что Эйприл уже подозревала. Чего уже боялась.
Отец перестал брать ее на семейные праздники в фирме. Все ее фотографии в доме относились к доподростковым временам. На свадьбе двоюродной сестры, когда бабушка по маминой линии предложила ему потанцевать со своей дочерью, он просто притворился, что не слышит.
Он стыдился появляться с ней. Да, было больно. Очень. Да, впоследствии она даже ходила к психологу по этому поводу.
Но честно говоря, он был таким козлом, что прекратить общение с ним оказалось относительно легко. Они не разговаривали. Они почти не виделись, за исключением каких-то особых дней, вроде сегодняшнего, и даже тогда мама оставалась постоянным буфером между ними. Его неодобрение все еще нервировало Эйприл, но не огорчало.