Осторожно, стекло! Сивый Мерин. Начало
Шрифт:
— Как это понимать? — крикнул ему вслед Филин. — А на Басманную?
Чибилин не ответил.
Анатолий Филин отъехал метров на тридцать, поставил машину так, чтобы подъезд, в котором скрылся Юрий, был хорошо виден. Он понимал: с минуты на минуту может произойти непоправимое. Выхватил из кармана рацию.
— Сорок седьмой, сорок седьмой, нахожусь на Таганке. Поддубного, 16. Как поняли? Как поняли? Приём.
Он вздрогнул от неожиданности, когда щёлкнула дверца машины и на сиденье позади него сел незнакомый пожилой человек:
— Хорошо тебя поняли. Убери свою говорилку.
— Я занят.
— Поехали, поехали.
— Сказал, занят. Клиента жду.
Незнакомец помолчал, затем улыбнулся, обнажив жёлтые зубы:
— Твой клиент мудаком оказался. Забыл в аэропорту своих товарищей. Захватим — вернёмся.
Анатолий включил двигатель, выехал на Таганскую улицу. Вариантов было немного: остановиться у телефонной будки, позвонить в «контору»; «зачихать» мотором — «сломаться»; махнуть на Петровку… Он перестроился, намереваясь повернуть налево, но пассажир тронул его сзади за плечо.
— Прямо поедем. Через центр.
Ну что ж, прямо так прямо. Анатолий нажал на газ. Все варианты отпали сами собой.
Тускло освещённая Москва осталась позади, пришлось включить ближний свет. Встречные машины ослепляли дальним, особенно старались автобусы: этим мигай, не мигай — у них своя дорожная «этика».
В зеркало заднего обзора Филин видел пассажира: тот спал, прислонившись к боковому стеклу.
До аэропорта оставалось километров двадцать.
Встречное движение уменьшилось, спидометр застрял на цифре 80, Анатолий прибавил скорость.
Впереди по правую сторону шоссе сноп света выхватил две человеческие фигуры с поднятыми руками.
Голос пассажира раздался неожиданно:
— Тормозни, шеф. Прихватим мальчиков.
— Обойдутся. — Филин нажал на клаксон и в этот момент ощутил на затылке холод металла.
— Тормозни, я прошу. Жалко людей.
Карты были раскрыты.
Анатолий свернул к обочине, остановился.
Удар пистолетом пришёлся ему в затылок, ближе к правому виску. От острой боли он на какое-то время потерял сознание.
Двое подбежали к машине. Один из них рванул на себя водительскую дверцу, выволок Анатолия на асфальт, ударил ногой в лицо. Сзади кто-то наступил ему на горло, он захрипел, вывернулся, попытался сгруппироваться, расслабить мышцы, защитить руками глаза, но обступившие с трёх сторон люди били ногами одновременно, и с каждым ударом в голове его что-то обрывалось, заглушая боль, лишая желания сопротивляться. Потом его, обмякшего, запихнули обратно в машину, провезли недолго, свернули с шоссе на тёмную просёлочную дорогу. Кто-то сказал негромко: «Дальше не надо. Завязнем на х..й. Давай здесь». Последнее, что он слышал — это выстрел. Негромкий щелчок, который ни с чем нельзя спутать. Мелькнула мысль: «Ну вот. Давно бы так. Зачем ногами-то». И всё. Больше ничего.
…Прошла вечность, и случилось что-то очень странное: его мозг замёрз. Замёрз до такой степени, что казалось — ещё чуть-чуть и он расколется на мелкие кусочки. Мелкие льдинки. Мелкие льдинки мозга.
Такого с ним никогда не случалось. Замерзало всё: нос, щёки, шея, пальцы рук и ног коченели, потом ныли, чесались — оттаивали, бывало —
Он попробовал шевельнуть ногами, но их не оказалось, нечем было шевелить, и это его огорчило: как же теперь?
Веки разлепились неожиданно, сами собой, без его на то усилий, но перед глазами по-прежнему зияла чернота, и только очень нескоро он понял, что далеко впереди, где серое, покрытое густым туманом поле упирается в стройный частокол елей, начинает светать, а здесь, в низине, у самой кромки леса ещё ночь. Он лежал в воде, в канаве, на краю просёлочной дороги. Лежал, по всей видимости, давно, потому что ноги его были стянуты льдом. Он приподнялся на локте. Затылок моментально сковало нестерпимой болью. Он застонал. Вновь беспамятство изготовилось завладеть всем его существом. Но, с кровью закусив нижнюю губу, он удержал тело в этом положении — на локте, и это была победа. Победа сознания: мозг оттаивал. После отдыха он подтянул к телу правую руку — была она чужой: тяжёлой и распухшей, но это далось ему уже гораздо легче, и опять он почувствовал себя победителем. Теперь предстояло самое трудное: ноги. Он их не ощущал. Но видел: вот они. Надо за них побороться. Надо! Несколько жадных хватов ртом морозного воздуха, предельное усилие… ещё… сейчас он сядет… сейчас… ну же… ну… ещё чуть-чуть… ещё о-о-о!!! Он сел, открыл глаза, огляделся и… замер: из воды на него смотрело синее, неподвижное лицо… «Хозяина».
Две чёрные «Волги», скрепя тормозами на поворотах, одна за другой, точно скреплённые жёсткой связкой, мчались по предрассветным улицам города.
Вылетев на набережную Москвы-реки и проскочив несколько красных светофоров, машины разделились: одна продолжила движение вперёд, другая, — не сбавляя скорости, плюща колёса об асфальт и оглашая округу визгом, — свернула в сторону.
На Таганке у дома № 16 Мерин на ходу выскочил из машины и, не замечая луж, помчался к подъезду. Саша Александров едва за ним поспевал.
Дверь была заперта. На длинные тревожные звонки никто не отвечал. Мерин остервенело дёргал ручку, стучал кулаками, несколько раз безрассудно бил по двери ногами. Никого.
— Будем выбивать!
— Подождите, Игорь Всеволодович.
Александр передал Мерину пистолет, достал из кармана отвёртку, разорвал дверную обивку, нашарил щель, вставил в неё упор.
— Вот, оттяните рычаг к стене, я навалюсь.
С грехом пополам дверь поддалась. Они ворвались в квартиру.
Юрий Чибилин лежал неподвижно на полу в коридоре. Высохшая струя крови красивой змейкой окружала его голову.
Человек со Шрамом миновал длинный коридор реанимационного отделения военного госпиталя, остановился у двери одной из палат. Дорогу ему преградил молоденький солдатик с перекинутым через плечо автоматом.
— Сюда нельзя.
— Я к Филину Анатолию, — человек со Шрамом взялся за ручку двери.
— Нельзя!
Солдат снял автомат с плеча, пошире расставил ноги — так его научили в армии поступать в случае приближения опасности.
— Он в этой палате?