Осторожно, стекло! Сивый Мерин. Начало
Шрифт:
— Идите вперёд, ресторан в следующем вагоне, — человек со Шрамом посторонился, пропуская Милу и уже на ходу добавил: — Только осторожно, в тамбуре очень скользко.
Поезд обогнул берёзовый перелесок и теперь мчался по освещённому красным заходящим солнцем пустому пространству.
За столом вагона-ресторана, расположившись друг против друга, сидели два человека.
У окна, закреплённая металлическим кольцом, позвякивала и пенилась откупоренная бутылка шампанского.
— Вот это его фотография
Мила сидела, не шевелясь. Она, давно уже перестав что-либо понимать, невидящими глазами смотрела на собеседника.
Человек со Шрамом наполнил бокалы, отпил несколько глотков. Предложил:
— Выпейте, я вижу, как вам тяжело.
Мила не двинулась.
— Если документы Хропцова попадут им в руки, вас ничто не спасёт. Не только вас, разумеется, но и вас в том числе. Поэтому советую не затягивать наш разговор, дорога каждая минута. Я знаю, что документы у вас. Где они? Где?!
— В холодильнике. В морозилке.
Человек со Шрамом вскочил из-за стола, протянул руку.
— Ключи!!
— Я отдала их Семёну, — она помедлила. — Сергею.
Человек со Шрамом смотрел на неё не отрываясь. Если бы не подошедший официант, он размозжил бы ей голову бутылкой.
— Когда следующая остановка?
— Минут через сорок. Петровский Посад.
— Идём по расписанию?
— Вроде да, — официант неуверенно пожал плечами.
За окном мелькали провалившиеся крыши заброшенной, безлюдной деревеньки.
На станции Петровский Посад из междугородней телефонной будки Человек со Шрамом пытался докричаться до абонента.
— Установите наблюдение за домом и за квартирой № 18, немедленно! Квартиру опечатайте! Я говорю о-пе-ча-тай-те! Да!
Мила сидела на скамье в зале ожидания, безрезультатно пытаясь унять бившую её дрожь.
К пятиэтажной «хрущовке» подъехала машина. Не дожидаясь остановки, из неё с разных сторон выскочили два широкоплечих парня в светлых плащах и скрылись за дверью подъезда.
Через ступеньки, преодолевая лестничные марши, они добрались до квартиры 18. Дверь была заперта. На долгие звонки никто не отвечал.
Один из парней распорядился.
— Давай наверх. Не упусти. Если что — стреляй.
Я заклею и буду в машине, — он достал из кармана бичёвку сургуч, зажал зубами гербовую печать, щёлкнул зажигалкой.
Человек со Шрамом и Мила поднимались в лифте. Мимо них медленно проплывали цифры: 2, 3, 4…
На чердачном этаже, вдавившись в стену, замер парень в светлом плаще. Увидев Человека со Шрамом,
— Никого, Георгий Георгиевич.
— Головой отвечаешь? — Человек со Шрамом смял не успевший ещё засохнуть сургуч, засунул в щель упор, рванул на себя дверную ручку, вбежал в квартиру… В глубине, в самом дальнем углу крошечной кухни с распахнутой дверцей громко урчал красивый японский холодильник.
Мерин, прижимая плечом телефонную трубку, дожёвывал бутерброд с колбасой.
— Я понял, Серёжа! Да, я понял. Это подвиг, Серый, поверь мне, то, что ты сделал — подвиг, и ты можешь этим гордиться. И мы его обязательно отметим, обещаю, расходы беру на себя. Ты у меня в кабинете? Хорошо. Сядь на эти документы и никуда не выходи! Нет, мне не до шуток. Слышишь?! Сядь! Никуда не выходи!! Я сейчас буду. Навещу Филю и прилечу. Передашь мне из рук в руки! Больше никому! Да, и Клеопарте в том числе. Теперь так: прямо сейчас позвони Сашке Александрову и скажи, что повёз эти хропцовские документы ко мне домой. Так надо, старик, не задавай лишних вопросов. Скажи ему: всё в порядке, документы у нас, отвёз Мерину домой. Ты понял? Всё!
Он бросил трубку, вытер «колбасные» руки висевшей на стуле рубашкой, метнулся в комнату. Из ящика Никиной прикроватной тумбочки достал цветастую, под «палех», коробочку, вынул оттуда катушку, открутил нитку. Тюбик с клеем нашёлся в самом неподходящем месте — торчал из Севкиного зимнего ботинка. Он приклеил нитку поперёк входной двери на расстоянии нескольких сантиметров от пола, осторожно захлопнул дверь и стал спускаться по лестнице.
К зданию военного госпиталя Мерин подъехал с чёрного хода, иначе пришлось бы объезжать полквартала, разворачиваться — терять время.
Он бегом миновал лестницу, больничный коридор, притормозил, проходя мимо санитарки в круглых очках, так и не оторвавшей глаз от толстой, потрёпанной книги, подошёл к знакомой угловой палате и, коротко постучав, распахнул дверь.
На кровати с открытыми, полными невыразимого страдания глазами лежал немолодой, бритый наголо человек с обезображенным синим лицом.
Мерин подошёл к санитарке.
— Скажите, а Филин… Он был в сорок пятой…
Та подняла голову, долго, через толщу слёз смотрела на Мерина, соображала.
— Филин? Какой филин? У нас госпиталь…
— Филин, Анатолий Филин, сотрудник…
— А-а-а, Толя. Состояние удовлетворительное. Завтра после пяти. — Она опять уткнулась в книгу.
— Что «завтра»? Сегодня где он? — Мерин не на шутку разозлился.
— Сегодня? Сегодня я не знаю. Вчера — знаю. Вчера его перевели в общую. Это на третьем этаже. Состояние удовлетворительное, после пяти… А сегодня…
Не дослушав «круглоочковую змею», Мерин помчался вниз по лестнице.
Филина, к своему немалому удивлению, он застал в парке в сопровождении лечащего врача. Тот тащил его чуть ли не на себе.