Дивясь, как мало в ней весу, королева отнесла ее на кровать и уложила на алое, стеганое, вышитое золотом одеяло. Грудь спящей тихо поднималась и опускалась.
Шум на лестнице стал еще громче. Затем наступила внезапная тишина, а еще через миг раздался многоголосый гомон, словно сто человек заговорили сразу, удивленные, злые и сбитые с толку.
Прелестная дева промолвила:
– Но… – и вот уже ничего прелестного не осталось в ней, как, впрочем, и девического.
Лицо ее утратило всякую свежесть и словно потекло с костей вниз. Неуклюжими, морщинистыми руками она вытащила из-за пояса маленького гнома походный топор и, дрожа, подняла повыше в угрозе.
Королева вынула из ножен меч, немало пострадавший в битве с розами, но бить не стала, а лишь отступила назад.
– Слышишь? – сказала она. – Они просыпаются. Они все уже просыпаются. Расскажи мне еще о молодости, что украла у них. Расскажи мне о красоте и могуществе. Расскажи, как ты умна, твое темнейшество.
Когда люди добрались до комнаты на самом верху башни, они увидали кровать, а на ней – очень старую женщину. Рядом величественно стояла королева, а при ней – троица гномов, которые то трясли головой, то озадаченно чесали в затылке.
На полу что-то валялось: куча костей да клок волос, тонких и белых, словно только что спряденная паутина; старые тряпки
поверх и какая-то жирная пыль.
– Позаботьтесь о ней, – сказала королева, указывая черным деревянным веретеном на женщину на кровати. – Она сегодня спасла вам жизнь.
А потом она ушла, вместе с гномами. Никто из поднявшихся в комнату и никто из застрявших на лестнице не посмел их остановить. И никто так и не понял, что же случилось в тот день.
В миле от замка на прогалине Аркаирского леса королева и гномы запалили костер из хвороста и сожгли в нем и кудель, и нитку. Самый маленький гном разрубил черное веретено на куски своим походным топором. Обломки они тоже сожгли. Веретено жутко воняло, пока горело, так что королева даже закашлялась. В воздухе еще долго стоял запах старой волшбы.
Обугленные останки они закопали под рябиной.
К вечеру путники были уже на опушке.
Перед ними бежала тропинка; за холмом виднелась деревня, и из труб уже поднимался дым.
– Ну что, – сказал гном (тот, что с бородой). – Если взять отсюда прямо на запад, к концу недели мы выйдем к горам, а еще дней через десять благополучно доставим вас в Канселерский замок.
– Да, – согласилась королева.
– Со свадьбой вы, конечно, припозднились, но ее можно будет сыграть сразу же по возвращении. Всеобщий праздник, радость по всему королевству, цветы, музыка и так далее.
– Да, – согласилась королева.
Больше она ничего не сказала, а уселась на мох под дубом и принялась пить вечерний покой – глоток за глотком, вздох за вздохом.
Выбор все еще есть, подумала она, достаточно насидевшись. Выбор есть всегда.
И она сделала выбор.
Королева встала и пошла. Гномы устремились за нею.
– Вы в курсе, что идете на восток? – осторожно поинтересовался один из них.
– Да, – сказала королева.
– А, ну тогда все в порядке, – успокоился гном.
Они шли на восток, все четверо, повернувшись спиной к закату и к изведанным землям – прямо в ночь.
Работа колдуньи
КАК ТУТОВОЕ ДЕРЕВО, стара была колдунья,Она хранила старый дом и сто стенных часов,Она смиряла океан и торговала бурями,А жизнь свою упрятала в шкатулку, на засов.Ах, дерева того древней на свете не видали:Его кривой, оплывший ствол сочился ржою дней,Но сотни ягод в сентябре траву под ним пятналиБагряной страстью блудных жен и яростью моей.Часы вышептывали ей наловленное время,Они ползли, они брели и ели невпроед:Она кормила их с руки – свое шальное племя —Малышек – кашею минут, старушек – хлебом лет.Когда во мне созрела злость, колдунья сторговалаТакую бурю мне, что мир со мною заодноОгнем и смехом закипел – и буря бушевала,И пел я с ветром, и парил, и камнем шел на дно.Потом она вручила мне три горести в тряпице,К сынку заклятого врага из них ушла одна,Вторую женщина моя сварила вместо птицы,Теперь меж нами мир да лад, и третья не нужна.А добрым женам моряков колдунья помогалаСвязать веревками ветра, чтоб море улеглось,И жены жили, не тужа (и то уже немало),Пока не воротится муж (а тут и началось).Держала жизнь она свою в шкатулке под засовом,Смиряя волны волшебством и мукой шторм круша,А в той шкатулке – ход времен, и тишина без слова,И ком земли – большой, с кулак, и темный, как душа.(Но он не вернулся. Он так и не вернулся…)Как тутовое дерево, стара была колдунья,Она хранила старый дом и сто стенных часов,Она смиряла океан и торговала бурями,А жизнь свою упрятала в шкатулку, на засов.
На кладбище Святого Орана
КОГДА СВЯТОЙ КОЛУМБА приплыл на остров Айона,Вместе с ним приплыл и его друг Оран,Хотя кое-кто говорит, что святой Оран жил там ужедавно, скрывался где-то в тени,Дожидаясь, пока прибудет святой Колумба,Но я все-таки думаю, что они приплыли вдвоем, изИрландии, и были как братья —Светловолосый отважный Колумба и смуглый Оран.Имя его звучало точь-в-точь как odrаn – как «выдра».Он был не такой, как все. Потом на остров Айона приплыли другиеИ сказали: построим часовню. Ведь святые строят часовниВезде, куда приплывут. (Oran: жрец огня или солнца —Или, быть может, от odhra, что значит «темноволосый»).Но сколько они ни старались, часовня их рассыпалась снова и снова.Колумба спросил у Бога, что же им делать,И получил ответ в видении или во сне:Часовне нужен Оран – смерть, что ляжет в ее основанье.Другие теперь говорят, что святой Оран и КолумбаСпорили о небесах, как любят спорить ирландцы,И
в споре нашли ответ. Но правда давно забыта,И все, что осталось нам, – это только поступки:«По плодам их познаете их».Святой Колумба зарыл Орана живьем в основанье часовни,И земля сомкнулась над ним.Три дня спустя они туда возвратились —Кучка низеньких, толстых монахов с лопатами и кирками —И прокопали ход к святому Орану, чтобы КолумбаОбнял его, коснулся его лица и смог попрощаться.Монахи смахнули грязь с его головы,И веки святого Орана дрогнули и поднялись. Оран усмехнулся святому Колумбе.Он умер три дня назад, но теперь воскрес.Он произнес слова, известные мертвым,Голосом ветра и вод.Он сказал: добрых, чистых и кротких не ждут небеса.Он сказал: вечной кары нет, нет ада для нечестивых,Да и Бог не таков, как вы себе вообразили…Колумба крикнул: «Молчи!» —И бросил лопату земли на святого Орана, чтобы спасти монахов от искушенья.Так его погребли навсегда и назвали то место в честь святого Орана.Так на острове Айона появилось кладбище,И на нем хоронили королей Шотландии и Норвегии.Иные говорят, Оран был друидом, жрецом солнца,И в добрую землю Айоны его зарыли лишь для того, чтоб не рухнули стены часовни,Но, как по мне, так это чересчур просто,Да и святой Колумба тогда предстает не в лучшем свете(Святой Колумба, кричавший: «Скорее, еще земли!Заткните рот ему грязью,А не то он нас всех погубит!»). Иные видят в этом убийство:Один ирландский святой закопал другого.Но пока не забыто имя святого Орана,Он, мученик и еретик, держит своими костями камни часовни.И мы приходим к нему, к королям и принцам,Что спят на земле Орана, в его часовне,И это кладбище носит имя Орана,И он покоится вечно в своем проклятье,Сказавший простые слова:Нет никакого ада, чтобы мучить грешных,И для блаженных нет никакого рая,И Бог не таков, как вы себе вообразили.И коль скоро святой Оран воскрес после смерти,Может быть, он еще продолжал говорить о том, что увидел,Пока земля Айоны его не сдавила в смертном объятье.Годы спустя святого Колумбу тоже похоронили на острове Айона.Но потом его тело извлекли из могилы и перевезли в Даунпатрик,Где он лежит и поныне вместе со святым Патриком и святой Бригиттой.Так что на острове Айона есть только один святой — Оран.Не вздумай искать сокровища в могилах могучих королейИли архиепископов, что покоятся на кладбище Айоны:Их охраняет сам святой Оран,Он встанет из могильной земли, словно тень, словно выдра,Словно тьма – ибо он больше не видит солнца.Он коснется тебя, он узнает, каков ты на вкус,И оставит в тебе слова:«Бог не таков, как вы себе вообразили. Нет ни ада, ни рая».И ты повернешься и уйдешь, оставишь егона кладбище, забудешь ужасную тень,Ты почешешь в затылке, задаваясь вопросом: «Что это было?» —И запомнишь только одно: он умер, чтобы спасти нас,А святой Колумба убил его на острове Айона.
Черный пес
Десять языков в одной голове.
Один язык пошел за хлебом,
Чтоб накормить живых и мертвых.
Старинная загадка
I
Чужак в пабе
ДОЖДЬ ЗА СТЕНАМИ ПАБА лил как из ведра: добрый хозяин собаку не выгонит, а кошка и сама не пойдет.
Тень был не совсем уверен, паб это или нет. Правда, у дальней стены виднелась короткая барная стойка, за ней тянулись ряды бутылок, а над стойкой возвышались два огромных блестящих крана. Да и в зале стояло несколько высоких столов, а за столами выпивали люди. Но все равно это больше смахивало на комнату в каком-то жилом доме. Особенно из-за собак. Похоже, собаки тут были у всех, кроме Тени.
– Что за порода? – полюбопытствовал Тень. Собаки походили на борзых, но ростом были поменьше и на вид поспокойнее, не такие дерганые и напряженные, как обычно бывают борзые.
– Ищейки, – ответил хозяин паба, выходя из-за стойки с пинтой пива в руке. – Лучшие на свете псы. Охотники на браконьеров. Быстрые, умные и беспощадные. – Отхлебнув пива, он наклонился и почесал за ушами одну из собак, белую с рыжими пятнами. Пес сладко потянулся и только что не заурчал от удовольствия. Особой беспощадности в нем не наблюдалось, о чем Тень не преминул заявить.
Хозяин паба тряхнул копной ярко-рыжих с проседью волос и задумчиво поскреб бороду.
– Тут ты не прав, парень, – сказал он. – На той неделе мы с его братом – вон с тем, у камина, – гуляли по Кампси-лейн. Идем мы себе, и тут, представляешь, метрах в двадцати от нас из-за кустов – лисья морда. Здоровый такой, рыжий лисище. Покрутил головой и выскочил прямо на дорогу. И что ты думаешь? Я и глазом моргнуть не успел, а Клык на него уже несется, как подорванный. Зубами клац, за холку его – и готово.