Остракон и папирус

Суханов Сергей Владимирович

Однажды они набрели на утопленника в богатой одежде. Аристехм уже собрался отрубить трупу унизанные перстнями пальцы, как из-за утеса показалась лодка под косым парусом.

В поисках добычи трое паросских пиратов заплыли на чужую территорию. Заметив на берегу мужчину и подростка, они решили, что преимущество на их стороне, поэтому без колебаний спрыгнули в мелководье.

Завязалась драка, во время которой Аристехм зарубил двоих. Батту пришлось бороться за свою жизнь самостоятельно. Он бросился на третьего пирата, повалил его в воду и в жестокой схватке сумел утопить противника. Вечером атаман выколол на плече юного сообщника протому гиппокампа.

Однажды керкур Аристехма не смог уйти от афинской триеры из конвоя купеческого каравана. Спущенный с кормы боевого корабля тяжелый свинцовый «дельфин» пробил днище.

Атаман утонул вместе с экипажем. Батт занял его место, набрав собственную ватагу головорезов, среди которых были друзья детства – Гринн и Гнесиох…

Домой Батт заходил редко. Только чтобы проверить погреб, где под плитами пола в глиняном кувшине хранилось его накопленное в бандитских рейдах серебро. Хотя прекрасно понимал, что из своих к нему никто не сунется, а чужие здесь не ходят.

После каждого налета он забирал себе только самые ходовые монеты: коринфские «жеребчики» с изображением Пегаса, афинские «совы», с реверса которых таращила большие круглые глаза ночная птица, «черепахи» Эгины, мисийские «кизикины» с бегущим кабаном и львиной головой. Остальное награбленное добро отдавал подельникам.

Батт постоянно находился в море. Во время вынужденных задержек на суше обедал в харчевне, а спал на набитом соломой тюфяке в трюме керкура. Напивался обычно в диктерионе, где можно и отдохнуть, и переночевать, добавив всего-то пару оболов.

Только однажды завалился ночью в свою хибару с двумя уличными порнаями-египтянками. Спавшая на топчане Хрисонета испуганно закрыла голову овчиной. Пока Батт пьяно возился с девицами, долонка старалась не издать ни звука.

Когда утром он выставил порнай из дома, она метнулась на кухню. Быстро ободрала кочан капусты, вскипятила воду и поднесла хозяину кружку капустного отвара.

Батт таращился на нее спросонья – похмельный, хмурый. Выпив отвар, грубо схватил за бедро, потянул на себя. Она отскочила, протестующе затараторив на родном языке. Потом принесла миску с холодной водой и положила мокрую тряпку ему на лоб.

Через неделю долонка пришла к нему сама. Скинув хитон, юркнула под овчину, прижалась к горячему боку. Он удивленно покосился на нее, но промолчал. А потом навалился сверху.

Хрисонета отдавалась хозяину без притворной страсти, без показного нетерпения. Просто делала свою работу, как доила бы козу, разжигала очаг или молола полбу в ручной мельнице.

Она была благодарна Батту за то, что после Хиоса у нее появилась надежда на сносную человеческую жизнь. Пусть она рабыня в доме пирата, но теперь этот угрюмый немногословный человек – ее единственная защита и опора.

Свободная женщина может нарожать мужу детей, заботиться о нем, проявлять нежность, а у рабыни есть только один способ показать хозяину свою благодарность – добровольно впустить его в себя.

Глава 2

467 год до н. э.

Кипр, Самос

1

Зима закончилась.

Сразу после Праздника цветов в конце антестериона [12] Батт с десятью подельниками отправился на Кипр. В трюме гейкосоры под несколькими слоями промасленной рогожи хранились пятьдесят мешков отборного наждачного песка.

12

Антестерион – месяц афинского календаря, февраль-март.

На закате пятого дня плавания показались скалистые Крабьи острова, из-за которых вдруг вынырнула двойная вершина Марионского мыса под шапкой рыхлых облаков. Легкие пиратские керкуры держались на расстоянии, но сопровождали корабль до самого мола.

Гейкосора бросила якорь в гавани Мариона.

Утром Батт расплатился с экипажем, который сразу растворился в причальной сутолоке. До Наксоса морякам придется добираться самостоятельно, теперь их место займут кипрские пираты.

Наксосец с удивлением отметил, что на грузовой дейгме больше людей, чем товаров. Мелькали коричневые лица финикиян, чернокожие эфиопы с ритуальными шрамами на лбу скалили белоснежные зубы, эллины громко переговаривались на койнэ.

Пиратские экипажи в поисках нанимателя скучали на площади перед бараками эмпориев. Играли в кости, бражничали, задирали купцов, щипали за икры загорелых лоточниц.

Побродив со скучающим видом по площади, Батт подошел к одной из ватаг, пираты которой разговаривали друг с другом на неизвестном наксосцу диалекте ханаанского языка.

Равнодушно спросил на койнэ:

– Кто старший?

Поднялся коренастый человек.

– Ну, я…

– Как зовут?

– Джавад… А тебя?

Батт назвался. Потом коротко рассказал о деле. Узнав, что плыть до Самоса придется на гейкосоре, главарь засомневался:

– Так нас всего пятнадцать человек, надо либо еще пятерых нанимать, либо покупать рабов.

– Ничего, – отмахнулся Батт, – мы сюда с Наксоса доплыли на десяти веслах. Когда идешь под парусом, весла ни к чему… До Памфилии как-нибудь доберемся, а дальше пойдем вдоль берегов Ликии и Карии. Нам в спину будет дуть ветер с Западного Тавра.

– И что, мы этот кратер так и потащим на корабль у всех на виду? – допытывался финикиянин.

– Зачем… – усмехнулся наксосец. – Разве я похож на придурка. В храм доставим одну чашу, а заберем другую… Давай сейчас не будем обсуждать детали, вы просто должны понимать, что я все продумал… Подробнее объясню на корабле.

– Сколько заплатишь?

– Как обычно – драхму в день… Первую выплату сделаю на рейде Самоса. Когда кратер будет на корабле, дополнительно выдам на круг мину серебра. Сколько оставить себе, решай сам, это не мое дело…

– Две мины, – потребовал атаман.

Батт не стал торговаться:

– Хорошо…

Из порта наксосец направился в квартал гончаров. Выбрав мастера, который изготовлял самые большие пифосы, он заказал кратер. Попросил покрасить сосуд под медь.

Потом двинулся на лесопилку. Оговорив необходимое количество пиломатериалов, внес задаток серебром, а оставшуюся сумму обещал погасить наждачным песком.