Остракон и папирус
Шрифт:
С учетом того, что встречный Борей начал ослабевать, Батт рассчитывал вернуться на Наксос дней через двадцать. Большую часть пути корабль пойдет под парусом. Если повезет, в проливах Ионии и Эолиды гейкосору подхватят в нужном направлении местные непредсказуемые ветра.
Так и плыл.
Днем дрейфовал в безлюдных бухтах, ночью бросал якорь вблизи мисийского берега. Под покровом темноты пираты спрыгивали в воду. Убив сторожа и собак, окружали кому, после чего предавались любимому занятию: грабили, насиловали, резали… Дома не поджигали, чтобы свет пожарища не переполошил соседей.
Уцелевших
К Тевфрании Батт подошел с забитым под завязку трюмом. Двадцать рабов гребли, остальные сидели между банками в колодках или под присмотром келейста вычерпывали застоявшуюся воду. Ошалевшие от безнаказанности подельники пьянствовали на палубе.
Найти Демарата наксосцу труда не составило, так как дом беглого лакедемонянина в полисе знали все. Глухой забор щерился обитыми бронзой воротами. По оштукатуренным стенам карабкались узловатые лианы. На красном черепичном козырьке безмятежно ворковали голуби. Сквозь щебневые наносы в канаве шелестела полуживая мутная струйка.
Стук кольца разлетелся по вишневому саду. Оторвавшись от окучивания деревьев, домашний раб-ойкет повел Батта в прихожую. От стога сена исходил пряный запах. Подсохшие стебли плюща застыли на земле кучей мертвых змей. Привязанная к колышку коза проводила гостя шальным лупоглазым взглядом.
Демарат вышел в андрон в накинутом на плечи распашном персидском кандисе. Высокий, седой как лунь старик. Длинные рукава халата спускались до колен. Острая верхушка войлочного кулаха безвольно свисала над воротом.
Лакедемонянин смерил наксосца оценивающим взглядом. Затем опустился на клинэ, откинув привычным жестом халат вбок. И только тогда кивком показал на канапелон напротив.
Батт терпел непочтительность, понимая, что Демарат у себя дома. С чего бы хозяину рассыпаться в любезностях перед незнакомцем, если цель визита неизвестна. Ну, ничего, скоро все прояснится.
– Мне доложили, что у тебя ко мне дело, – без обиняков начал Демарат.
Батт утвердительно качнул головой. Хозяин удивился: гость неразговорчив.
– Ты кто? – спросил он.
– Купец, – без тени смущения ответил наксосец.
– Чем торгуешь?
– Людьми.
Демарат понимающе осклабился:
– Хиосец?
– Нет, с Наксоса.
– Хочешь предложить мне рабов? – допытывался хозяин.
Батт сглотнул, понимая, что разговор о рабах надо заканчивать. Не ровен час лакедемонянин узнает о пиратском рейде гейкосоры по берегам Мисии. Тогда ни о каком договоре не может быть и речи, останется только уносить ноги.
Но меры предосторожности он уже принял: гейкосора встала на внешнем рейде Тевфрании, не убирая весел. Келейст спустился в трюм с оголенным мечом. Приказал пленникам заткнуться и сидеть тихо, демонстративно чиркнув ребром ладони по горлу.
Потом поднялся на полубак. Держась за форштевень, капитан внимательно следил за передвижением лодок по гавани. Если элимены полезут на борт для осмотра груза, корабль рванет в открытое море.
– У меня есть кое-что получше, – сказал Батт с нажимом. – Имущество Спарты.
Демарат удивленно вскинул брови, но промолчал, ожидая продолжения.
– Чаша, которую послы везли Крезу, но не довезли.
– И что? – поморщился лакедемонянин. – Она в Герайоне на Самосе. Спарта уже пыталась ее вернуть, но безуспешно.
– Вы так легко отступаете? – поддел хозяина наксосец.
Демарат нахмурился:
– Не дерзи!
Глядя лакедемонянину в глаза, Батт спокойно заявил:
– Могу ее для тебя украсть.
Демарат долго смотрел на гостя. Предложение неожиданное, хотя сделано очень кстати. Как раз вчера ойкеты разоружили очередного наемного убийцу из Спарты. Мстительные эфоры присылают в Мисию палачей с завидным постоянством.
«И сколько это будет продолжаться? – мрачно размышлял он. – Павсаний вернулся в Аркадию, трусливо прячется в тегейском храме Афины Алеи, хотя рано или поздно эфоры до него доберутся… А вот Фемистокл возвращаться в Афины не собирается, но тоже жив и на жизнь не жалуется… Еще бы он жаловался: получил от Артаксеркса в подарок двести талантов, женился на знатной персиянке, управляет городами – Лампсаком, Миунтом… С одной только Магнесии получает ежегодный доход в пятьдесят талантов… Так еще и охотится вместе с шахиншахом, принимает у себя его мать… Вот и меня все устраивает. Есть деньги, недвижимость, персы меня уважают, сатрап Мисии приезжает в гости… Но сидеть безвылазно в усадьбе – тоска, с этим пора кончать… Эфоры – тоже люди, а значит, честолюбивы и алчны. Предложу им кратер в обмен на свою неприкосновенность».
Наконец, Демарат разжал губы:
– Допустим, я соглашусь… Что от меня требуется?
– Деньги на расходы.
– И все? Тебе какой интерес?
– Мои враги нашли убежище на Самосе, – процедил Батт. – Но в одиночку мне их не одолеть.
– И как ты собираешься высадиться? Ополчение Самоса сомнет любой вооруженный отряд. Если у нас не получилось… – лакедемонянин развел руками.
– Воспользуюсь народным гуляньем на Великие Дионисии. Команда сойдет на берег в козлиных шкурах и масках сатиров. Во время праздничной неразберихи никто не заподозрит подвоха… Просто подменю кратер.
– Эллины пойдут на святотатство? – с сомнением протянул лакедемонянин.
– Нет! – отрезал Батт. – Команду наберу из киприотов. На Кипре и без эллинов хватает наемников.
– Имей в виду, ее так просто не унести, она вмещает триста амфор, – с сомнением проронил Демарат.
Увидев, что наксосца это заявление не смутило, согласился:
– Хорошо! Пришлешь завтра кого-нибудь за деньгами. Только сначала поклянись, что не потратишь их впустую.
Наксосец кивнул, затем повернулся лицом к западу:
– Клянусь собственной жизнью не пропить твои деньги, не спустить их на роскошь и продажных женщин, не закопать, не потерять, не пожертвовать в храм… И пусть меня постигнет гнев Зевса Оркоса и месть Эринний, если обману.
На этом встреча закончилась.
Лакедемонянин задумчиво посмотрел вслед удалявшемуся гостю.
«Ничем не рискую, – теперь уже довольно думал он. – Деньги небольшие, даже если пропадут – не жалко. А вот выгода налицо… Когда подмена будет раскрыта, мое имя нигде не всплывет».