Остроги. Трилогия
Шрифт:
Ксю стреляла, прикрывая их, а толстяк взвалил Дана на плечо. Он пыхтел как паровоз, его хриплое дыхание заглушало даже грохот выстрелов.
– Фаза? – выдохнул Дан.
– На борту, брат. Гурбан тоже. Маркус потом, и мы все.
– Ма… – Данила стиснул зубы, голова кружилась. – Мариша?
Ашот молча переставлял ноги, только дыхание его стало громче.
– Мариша? – настойчиво повторил Дан.
Ашот вновь не ответил, а в голове у Дана чуть прояснилось, он вспомнил, что Маришу окружили зомбаки, много зомбаков, слишком много. Он еще хотел их одним махом…
Он дернулся
– Стой!!! Мариша!!! Назад!!! – закричал Дан, вырываясь.
– Ей не помочь! – Ашот продолжал тащить Данилу к темной туше дирижабля, нависшей над дорогой впереди. Маркус преодолел уже половину подсвеченной прожектором лестницы. – Ее больше нет!
– Назад!!! Пусти!!!
– Дурак! Погибнешь! Зомбаки на нее набросились, понял, брат?! Сожрали ее зомбаки! Всё! Нету ее!
Не тратя больше сил на крики, Дан врезал Ашоту кулаком по затылку. У толстяка подогнулись колени – то ли удар получился слишком сильный, то ли от неожиданности. Дан высвободился из объятий товарища, упал на асфальт. Штанина набухла от крови, плечо нестерпимо болело, в голове вообще творилось черт знает что. Попытался встать. Не получилось – земля уходила из-под пяток.
И тогда он пополз, марая дорогу алым.
Обратно, к Марише.
Он должен спасти ее!..
Шарахнуло. И еще. И снова. В глазах все плыло, качалось. Он прищурился – и увидел, как Ксю швыряет одну за другой гранаты. И дорога, и обочина впереди – все превратилось в бушующее пламя. И посреди этого адского огня горела раскуроченная «таблетка».
Дан всхлипнул. Руки подогнулись, асфальт ободрал щеку.
Он больше не сопротивлялся, когда Ашот и блондинка тащили его к дирижаблю.
*
Полковнику Самаре не спалось. Он ворочался на продавленном диване. Пружины впивались в бок, комары звенели над ухом. А вот Зять с Белоусом бессонницей не страдали. Ученый интеллигентно похрапывал, а Вадик разговаривал во сне. Выслушав целую лекцию о том, как правильно ухаживать за шампиньонами, Самара не выдержал – выбрался из «Шатуна». Курить хотелось как перед смертью.
Тут и там горели костры, обогревая спящих зомби. Выставлять посты полковник не посчитал нужным – толку от этого никакого. В Ленинграде зомбаков так-сяк научили стрелять и слушать командира, но почему кто-то должен бодрствовать, когда остальные почивают, им объяснить забыли. К тому же зомбозверье не беспокоило роту, держась на значительном расстоянии. Да Самара не очень-то и боялся, что на спящих бойцов нападут – а хоть бы и так, не жалко. Что уж себе-то лгать? Полковнику безразлична судьба его воинства.
Наше дело правое, мы победим? Если бы!
Огладив усы, он задрал голову. Звезды яркие-преяркие, и небо мерцает. Самара уже забыл, каким оно было до Псидемии. Говорят, не мерцало…
Черная тень заслонила Большую Медведицу и бесшумно скользнула дальше.
– Вот так номер. – Самара потянулся за пистолетом, но быстро передумал. На такой высоте пули не причинят дирижаблю вреда.
Накануне он видел цеппелин москвичей у Северного. Даже направил бойцов, чтобы сбить летательный аппарат, который наверняка вел разведку. Но пилотам удалось скрыться, совершив хитрый маневр над пылающим поселком.
– Рота!!! Подъем!!! – рявкнул Самара.
В тишине ночи его глотка отлично справилась без мегафона – рык получился таким грозным, что самому захотелось вытянуться по стойке «смирно».
Из «Шатуна» вывалился Белоус. Исподнее он придерживал одной рукой, а второй сжимал автомат.
– Где?! Кто?! Щас я… щас…
Подштанники сползли с бедер Вадика. Охнув, он принялся натягивать их обратно, при этом уронил автомат…
И это дембель, образец для подражания молодежи?!
– Вадик, не суетись, дуй за руль.
Внимание полковника привлекли светлые пятна на темном фоне неба. Значит, неспроста дирижабль тут крутится вторые сутки подряд. Вон, десант уже высаживает, парашютистов. Вовремя Самаре захотелось воздухом подышать.
*
– Вовремя мы.
– Почему? – проскрипел Маркус.
Ткнув в иллюминатор пальцем, Гурбан пояснил:
– Вон, гляди, к нашим крестникам колонна подошла. Подкрепление типа. Еще пару минут – и не вырвались бы.
– И без колонны нас уделали бы… – У Ксю свое мнение на этот счет.
Дан опять всхлипнул. Рыдания подкатывали к горлу.
В дирижабле установилась гнетущая тишина.
Данила видел: настроение у всех приподнятое, задание ведь выполнено. Конечно, им жаль Маришу, но скрыть счастливых улыбок они не могут – живы ведь, вырвались из ада. Скоро вернутся в Москву, вручат профессору трофей – и война прекратится, так и не успев войти в активную фазу с горами трупов и дымящимися руинами.
Ксю прижалась к Ашоту. По плечу его гладит, шепчет что-то на ухо, тайком поглядывая на Данилу. А Гурбан то хмурится, то прям светится весь, любуясь стальным коробком с мерцающими лампочками. Фаза, тот вообще развалился на топчане, как на диване, – ему все по фигу, он стольких пережил, что чужие смерти оставляют на его душе меньше следов, чем укусы комарья на дубленой коже.
Ашот поднялся, подошел к Дану.
– Можно, брат? – Не дожидаясь разрешения, присел рядом.
И Дана словно током ударило. Ашот ведь опустил свою задницу там, где раньше сидела Мариша! Это… это было так, словно он встал на ее могилу и теперь топчется там, сволочь, трамбуя свежую землю. От возмущения Дана передернуло. Кулаки сжались. Он закрыл глаза, глубоко вдохнул и выдохнул, пытаясь успокоиться.
– На-ка, брат, поможет, поверь.
Данила заставил себя посмотреть. Неуверенно улыбаясь, Ашот протягивал косяк – заботливо свернутый из тонкой папиросной бумаги, которая дефицит из дефицитов.
– Покури, брат. Отпустит, я знаю.
Дан перевел взгляд на перевязанную ногу – пятна крови на бинте – и прикусил губу.
– И вообще, брат, хватит грустить. На тебе лица нет. И чего ты так убиваешься, не пойму? Мариша твоя была вовсе не идеалом. То ли дело моя Ксю…
Если это была шутка, то Дан ее не понял.
– Ах ты… – прошипел он и вцепился Ашоту в горло.
Толстяк попытался оторвать пальцы от адамова яблока, но проще было отрубить Дану кисти. По плечи. А лучше с головой – лишись он конечностей, впился бы зубами.