Остроги. Трилогия
Шрифт:
— Ох, там за столами так пьют, так пьют, как нам никогда не пить!
— Закусывать надо.
— Что, брат? Ты что-то сказал?
— Закусывать надо! — рявкнул Дан. — Они ж за рулем, как вести тачки будут?!
— Да уж как-нибудь, — хохотнул Ашот. — Они говорят, что гаишников давно нет, один памятник остался, да и тот небось в пожаре расплавился. Шутят еще, что Псидемию надо было придумать, только чтобы гаишников извести!
Ашот нес откровенную чушь, а Карен радостно хмыкал и кивал, поддакивая толстяку. Дан же поглядывал по сторонам, оценивая обстановку. Это только с первого взгляда казалось, что все белгородцы как один заливаются беленькой. На самом же деле вокруг каравана были организованы посты: вооруженные бородатые мужчины участия в веселье не принимали. Они усердно пялились на Территории. Что ж, похвальное рвение. Стоит им проморгать зомбака — и праздник будет испорчен. Или того хуже — погибнет близкий человек. Тут ведь все свои, чужих нет… ну, кроме экипажа «хаммера», так что есть ради кого стараться.
— Чуток про запас себе отлил. — Ашот продемонстрировал Карену флягу, в которой булькнуло. — Я тут вот что подумал. Там все гуляют, развлекаются, а вы тут, парни, сидите, маетесь. Тебя, Каренчик, Равиль совсем не уважает, зато я считаю тебя отличным мужиком, тем более ты книжки про тигров писал! И вообще на-ка выпей, а то что мы на сухую разговариваем? А ты, Дан, будешь?
— Да пошел ты!
— А Сташеву, Каренчик, не давай, больно молод еще, обойдется.
Вольник, посмеиваясь, взял флягу, отвинтил крышку и жадно отхлебнул пару-тройку раз.
Дан отвернулся, чтобы не видеть этого безобразия. Он вообще теперь толстопуза знать не знает. Ашот еще что-то говорил — трещал, как сорока под слизнем, и вдруг его прервал храп. Данила обернулся — Карен откинулся на спинку сиденья и, закрыв глаза, выдал такую руладу, что хоть стой, хоть падай.
— Готов. — Ашот подмигнул Дану. — Я снотворного подсыпал в выпивку. У мамы проблемы со сном, вот она и стала снотворным баловаться, а мне это не нравилось, нехорошо это. Вот я и спер, хотел выбросить, а закружило видишь как, и я забыл. А лекарство-то пригодилось!
Переваривая услышанное, Данила кивнул. Пригодилось, верно.
— И вообще, чего, брат, расселся? Нужно Маришу выручать, она ж в плену томится.
Воображение Дана тут же нарисовало холодные застенки, ржавые цепи и палача в колпаке. Кое-кто слишком много беллетристики в детстве читал.
— Я уже все разузнал, брат: держат ее в рефрижераторе головной машины.
— В холодильнике?! Они что, совсем озверели?!
— Нет, холодильная установка давно не работает, одно название осталось.
Уши Дана налились краской, лицо тоже заалело. Ашот молодец, все разузнал. А Данила о товарище плохо подумал, сволочь он после этого, вот он кто.
— Это… Ашот, спасибо тебе.
— Да фигня вопрос, братишка, что ты.
— А вот не фигня! И вообще, топай-ка к столам, ешь-гуляй, а то еще заметят, что нет тебя, шум поднимут. А я Маришей займусь. Ты свое дело сделал, теперь я.
Но Ашот на это лишь покачал головой. Мол, за кого ты меня принимаешь, брат? Не пущу одного на опасное дело, да еще при свете дня.
На том и порешили.
Дан незаметно, так чтобы не увидели от столов, выбрался их джипа и, поковырявшись в багажнике, собрал рюкзак. Вместе с Ашотом он крадучись двинул по внешней стороне каравана, вдоль самой кромки дороги. Сейчас главным было не привлечь внимание охраны и гуляк, отмечающих славную победу и орущих здравицы в честь героев из славного острога Харьков. Пару раз доносились крики о Петрушевиче, сволочи еще той. Но всякий раз после этого героев заверяли, что к ним претензий нет, из-за одной паршивой овцы нельзя резать все стадо. Это «резать» Дану не очень-то понравилось, но он решил пока не заострять внимание, есть проблемы важнее.
На счастье доставщиков, охранники так усердно пялились в небо и на прилегающие к дороге кусты, что на машины, выстроенные в ряд, и на празднество не смотрели вообще. Выдержка у людей! Дисциплина! Молодец староста Захар, выдрессировал подчиненных знатно.
Через пару минут Данила и Ашот подобрались к головной машине. Ее мотор, сипло матерясь, чинил перепачканный маслом мужик, то и дело ронявший рожковые ключи. Мужик был очень занят. Он замерз, не чувствовал уже пальцев, хотел выпить и по-человечески пожрать, а вместо этого копался в этом навозе на букву «г»…
Дальше Дан не прислушивался к его стенаниям, потому что возникла проблема. То есть проблема была изначально, просто доставщики не знали о ее существовании. У рефрижератора скучал один — хорошо хоть только один — боец, вооруженный арбалетом.
Арбалет этот был штукой довольно тяжелой, ибо бойца, парня лет тринадцати-четырнадцати, изрядно перекосило и он постоянно предпринимал попытки пристроить куда-нибудь этот агрегат: клал то на асфальт, то на капот «девятки», что стояла за рефрижератором, то просто поправлял на плече связанную из веревок лямку. И в отличие от охранников, наблюдающих за Территориями, арбалетчик вовсю поглядывал на веселье за столами. Ему-то защищать сородичей от зомбаков не надо, он охраняет лишь вздорную девку, которая ругалась-ругалась и затихла. В общем, стой да глазей на то, как староста Захар тосты толкает…
Пацан совсем охранник этот, вроде как проще простого с ним совладать. Но как бы из арбалета не стрельнул. И шум он поднять может точно так же, как мужик в возрасте и с автоматом — одного крика хватит.
Ашот жестами показал, что он предложит пареньку закурить, а Дану высовываться не надо, пусть прикроет, если что. Возражения отпали сами собой, как только Данила вспомнил, что толстяк предлагал ему покурить чего-то забористого — в оружейке дело было, еще в Училище. Какую-то он особую дурь раздобыл… Что ж, если удастся вырубить охранника втихую и без крови, кому от этого плохо будет?
Вот именно — никому.
— Эй, привет! Как дела? — Ашот, словно прогуливаясь, подошел к рефрижератору. — Я смотрю, у тебя арбалет такой серьезный. Курить хочешь? У меня тут есть чуток…
— Ты чего?! Я на посту вообще-то! — Охранник скорчил страшное лицо и навел арбалет в объемный живот доставщика. — Не подходи, стрелять буду!
Напрасно он так. Палец Дана коснулся спускового крючка и…
— Да ладно тебе! — услышал он. — Я тебе самокрутку сам смастырю. Не знаю, как у вас, а у нас в Харькове это считается признаком особого уважения.