Остров безветрия
Шрифт:
Однажды он остановился около большой фотографии:
«1929 год, Земля Франца — Иосифа, установка советского флага».
— Не узнаёшь? — спросил он, усмехнувшись. И показал на весёлого совсем молодого парня, который стоял сбоку.
— Нет, — ответил Максим, вглядываясь в фотографию. Тогда он уже мог узнавать многих известных полярников. Они и на этой фотографии были с большой бородой — Отто Юльевич Шмидт, со светлыми добрыми глазами капитан Воронин.
— А ты не вглядывайся, всё равно не узнаешь. — Смотритель продолжал
Только тут Максим сообразил, откуда у смотрителя столько книг с личными подписями авторов-полярников — он же сам был вместе с ними в экспедициях.
— А как ноги поморозил, так стали они опухать, — объяснил Матвей Петрович. Сначала их вовсе хотели отпилить, боялись гангрены. Да спасибо хирургу, поверил в меня, решил рискнуть. Так я здесь валенками и шлёпаю. Предлагали другую работу, а мне здесь интереснее. Таких как ты, арктическим тайнам учу…
После армии (Или то, что было)
После армии Николай приехал в родную деревню к деду Андрею Степановичу и бабушке Анюте. Соскучился по ним за три года.
Сначала он ехал в поезде, потом на автобусе, а потом шёл по лесной дороге пешком.
Орлика он выпустил из клетки. Но Орлик оробел в лесу, забрался Николаю на плечо и сидел тихо.
Наконец Николай увидел свой дом на краю деревни. Дом так и остался стоять на краю.
Увидел деда. Дед вышел из избы, потянулся и стал смотреть на закат, потом позвал бабушку Анюту. Бабушка встала рядом. Теперь они смотрели на закат вместе. Николая они пока не видели.
— Орлик, это наши дедушка с бабушкой, неужели не узнаёшь? — радовался Николай.
Но Орлик продолжал сидеть тихо.
И лишь когда он увидел коров, идущих по деревенской улице, затоптался по плечу, а потом замычал:
— Му-у-у!
— Узнал, Орлик! — засмеялся Николай.
Никогда раньше Орлик по-коровьи не мычал.
А потом из будки выскочил пёс с ушами врастопырку, и Орлик крикнул ему голосом бабушки Анюты:
— Уймись, Шарик! Уймись!
Орлик принял его за старого знакомого Шарика. Хотя и не Шарик это был, а сын его.
Теперь и дед с бабушкой уже спешили к ним навстречу.
На другой день
(Или то, что было давно)
На другой день Николай встал рано, надел свою солдатскую одежду и пошёл на сенокос, помогать ставить стога.
Орлик летал по дому, словно и не уезжал никогда в город и не служил вместе с Николаем в армии. Только слов у него прибавилось.
— Рота, подъём! — будил он теперь хозяев.
Через несколько дней Андрей Степанович повёл Николая на Никишкину заимку.
— Это место нельзя забывать, — говорил дед дорогой, — место историческое.
Вдвоём с Николаем они починили землянку на заросшей опушке. Ту, в которой жили два партизанских года. А вечером на костре вскипятили чай и пили его возле землянки по-партизански.
Над ними шуршали от ветра лепестки молодой сосновой коры, поскрипывала невдалеке старая ель, крутились комары, густой стаей прилетевшие с болота.
— Ты всё-таки в городе отца с матерью поищи, — наставлял дед. — Это твой корень! А ну как найдёшь?! Будут у тебя два корня: деревенский и городской. Крепче в жизни станешь держаться.
Николай и сам понимал правоту деда.
Только как искать? Ведь по-прежнему ни фамилии своей настоящей, ни имени он не знал.
Прошла ещё неделя.
Стали бабушка с дедом собирать Николая в город.
— Ты бы зимой приехал, а? Зимой я люблю на санях с крыши кататься, - говорил на прощание Андрей Степанович. — Снега доверху навалю, крутая получается горка!
— Полдеревни собирает смотреть на катание! — смеялась бабушка.
И пошёл Николай знакомой дорогой на станцию.
Оглянулся он в последний раз на родной дом, поднял клетку с попугаем Орликом и двинулся к станции, как когда-то, несколько лет назад.
Почему исчез Максим
В тот вечер, когда Максим, Оля и собака Айка встретились с тремя бездельниками, Максим шёл из музея.
— Попросил для тебя у Михаила Ивановича, профессора по Северу, записки Де Фера, спутника Баренца. Книга редкостная, сам понимаешь, я даже брать боялся, — говорил в музее Матвей Петрович. — Но Михаил Иванович говорит: пусть юноша познакомится с историей Арктики полнее.
Баренц плавал по полярным морям четыре с половиной века назад, и Максим давно мечтал прочитать записки его спутника. Он завернул книгу в газету, перед тем как идти домой на свою улицу Рубинштейна.
Когда один из бездельников наступил на книгу, Максиму страшно стало. Нет, за себя он не боялся. Подумаешь, нос бы разбили или синяк поставили. Страшно ему стало за книгу. Её могли разорвать в драке или просто испачкать грязью. Ведь никто не знал, какая она редкостная. Что бы сказал он потом Матвею Петровичу? Как пришлось бы оправдываться перед знаменитым профессором Михаилом Ивановичем? Уж он-то наверняка перестал бы давать свои книги после такого позорного случая.
Оля с собакой появились в тот страшный момент и спасли Максима.
Но оказалось, что отец и мать возвращались из кино и увидели его. Отец взял сына за руку и сказал, что детям нельзя гулять, когда уже стемнело, и что он сам отведёт его домой. Мать же заспорила: осенью темнеет рано, а ребёнку необходим свежий воздух, и чем раз в году хватать парня среди бела дня за руку и тащить домой, лучше бы в магазин с ним сходил и купил ему новые ботинки.
— А ты …..…. — сказал ей отец.