Остров безветрия
Шрифт:
Миша Фраерман тут же отправился к сундуку и стал его изучать. Но потайных стен и дна не нашёл.
— История загадочная во всех отношениях, — сказал он.
И тут всех сразу сразил Олег Саркисян. Он сказал, что все приключения, описанные в тетрадях, выдуманы. Потому что это никакой не дневник, а роман. И написал его неизвестный автор, подделываясь под знаменитого капитана.
Все с подозрением посмотрели на Максима.
Максим покраснел и продемонстрировал свои каракули.
— Всё равно, это роман. Может, и не сейчас он сочинён, а давно,
Единица хранения 16
В понедельник Максим повёл Олю в Музей Арктики. Ещё несколько дней назад Оле было бы странно идти вот так с мальчишкой. А сейчас она шла рядом с Максимом и спокойно разговаривала. И никто на них особенно не смотрел.
Максим позвонил у служебного входа.
— Он медленно ходит. Пока подойдёт, пока откроет. Я ему вчера вечером по телефону рассказал. Он говорит, приходите немедленно.
Оля никогда в Музее Арктики не была.
И со служебного входа тоже никуда не входила. Она боялась — вдруг откроет дверь злая тётка, станет кричать и ругаться.
Но Максим стоял на крыльце спокойно. Наконец проскрежетал замок и дверь открылась.
Высокий старик в валенках, в телогрейке весело смотрел на них.
— Понимаю, — сказал он. — Это и есть уважаемая владелица дневника Палтусова. «Я не владелица. Просто тетради у нас в сундуке лежали», — хотела его поправить Оля, но промолчала.
Максим пошёл первым, Оля за ним, а следом, шаркая валенками, двигался старик.
— У меня для вас тоже есть кое-какая находка. Профессор Михаил Иванович подсказал, я порылся и нашёл, — говорил старик.
Они вошли в его небольшую комнату, и Оля тут же увидела на столе свои дневники. Те самые тетради, которые вчера разбирали вместе, из-за которых спорили и которые она сама убирала в сундук.
«Неужели папа сам отнёс их в музей?» подумала Оля.
— Весь день сегодня искал в архивах. С войны лежали, и никто к ним не притрагивался.
— Это… это наши тетради? — испуганно спросил Максим. Он даже посмотрел в лицо старику, чтобы убедиться, не шутит ли тот.
Но Матвей Петрович не расслышал последних слов Максима и продолжал:
— Их, говорят, принёс какой-то военный в самом начале войны. Я в эти дни всех старых сотрудников расспросил. И тех, кто работает, и кто на пенсии. Загадочный случай, еле распутал. Тот военный уходил на фронт и оставил тетради Нине Дмитриевне, работнице музея. Нина Дмитриевна не успела зарегистрировать тетради и тут же уехала рыть укрепления. Там почти всю её группу расстрелял фашистский самолёт. Короче, кто принёс, откуда, что это за тетради, неизвестно. Через неделю фашисты стали приближаться к городу, все сотрудники разошлись, кто на фронт, кто в тыл. Тетради, не читая, убрали в архив, написали на них лишь номер. Видите: «Фонд семьдесят два, опись два, единица хранения шестнадцать».
Матвей Петрович перевернул тетради и показал наклеенный ярлык с номерами.
Теперь и Оля, и
— Так с тех пор их никто и не трогал.
Лишь Михаил Иванович знал, что где-то в архиве Палтусова лежат непонятные записи.
— А сегодня я их нашёл, гляжу — да это же самого капитана Палтусова дневники!
Матвей Петрович открыл тетрадь, и Оля увидела на первой странице, на том же самом месте, что и у них, тем же почерком сделанную знакомую запись:
«Казалось бы, полная победа, а грустно. Десять лет я добивался этого плавания…»
— У нас то же самое! — проговорила Оля и растерянно посмотрела на Максима. — Всё то же самое!
Максим выглядел потерянным, как будто заплакать собрался.
Только теперь Матвей Петрович обратил внимание на их слова.
— Как же это может быть — то же самое? — спросил он недоверчиво.
— Точно такие тетради, — повторила Оля. — Эта тетрадь кончается записью про попугая: «Если бы не она, не знаю, каким было бы настроение в нашей кают-компании. Стоит нам собраться на обед, как она откалывает очередной свой номер. Или объявляет: «Кушать подано, господа», или сзывает: «За стол, ребята, быстро за стол!»
Старик перевернул тетрадь, открыл последнюю страницу. И точно — там была эта самая запись.
— Получается, что дневников — два? — проговорил Максим.
— Сейчас я вам покажу ещё одну интересную деталь, — ответил Матвей Петрович и показал внутреннюю сторону об ложки тетради. На ней, в самом низу, мелкими буквами было напечатано: «Государственная фабрика писчебумажных принадлежностей. 1941 год». — Как вам нравится это?
И Максим и Оля молчали.
— Понимаете, что я подумал, когда сделал такое открытие? — Матвей Петрович посмотрел на Олю. — Получается, что капитан Палтусов тихо-мирно вернулся из опасного плавания, не заметно жил в городе. А в сорок первом году купил тетради и написал дневник своего плавания. Даже два дневника, если у вас такой же.
— Два одинаковых дневника вообще никто вести не станет, — вставил Максим.
— Да и на капитана Палтусова всё это не похоже.
— Может, кто-нибудь пошутил?
Оле стало так обидно, что кто-то в сорок первом году решил посмеяться над ними, будущими людьми, и вот сейчас они попались.
— И об этом я подумал, — сказал Матвей Петрович. — Но вы сами видели — там всё всерьёз. Надо самому пройти плавание, чтоб так думать и чувствовать. Остаётся одно…
— Есть настоящий дневник, а это просто копия! — почти прокричал Максим. — Кто-то успел переписать только эти тетради, а потом ушёл на фронт и сдал их в музей. Другую копию — оставил у соседей. Точно? — спросил он у Оли.
Оля согласно кивнула.
— Так в науке всегда, — проговорил Матвей Петрович, — неясного после открытия становится ещё больше, чем было прежде.
Попытка
— Что мы теперь ребятам скажем? спрашивала Оля, когда они с Максимом шли на свою улицу Рубинштейна.