Остров чаек
Шрифт:
Гаспар лежал не двигаясь, почти не дыша. Расширенные зрачки его глаз продолжали упорно смотреть куда-то. Шум якорной цепи вывел его из неподвижности. Он приподнялся и сел, как человек, которого разбудили. Потом встал, встряхнулся, как будто вся прежняя сила вернулась к нему, быстро оделся и вышел на палубу.
Вся команда собралась на носу. От борта судна отходила лодка с капитаном и помощником, направляясь к одному из военных судов. «Анна Мартин»
Ничего, кроме пепла, уныния, разрушения.
Гаспар перелез через перила, бросился в воду и поплыл по направлению к берегу…
Гаспар плыл легко и почти бессознательно. В том состоянии, в котором он находился, для него не было ничего невозможного, ничего неосуществимого… Доплыв до берега, он вскарабкался на огромную каменную глыбу, составлявшую когда-то часть набережной Сен-Пьера, перебрался на другую и вышел на берег.
Медленно начал подниматься в гору, припоминая все, что когда-то было под грудами пепла, похожими на песчаные дюны.
Поднялся по руслу одного из потоков, стремившихся с горы. Здесь когда-то была улица.
Гаспар забирался все выше и выше. Немногочисленные спасательные отряды не замечали и не останавливали его. Почва местами была так горяча, что он невольно вспоминал то время, когда был кочегаром. Его бессознательно тянуло в горы – туда, где он был так счастлив с Мари, когда они возвращались домой из Большой Бухты.
Когда он поднялся над городом, донесся тихий шум океана. Но Гаспар не слышал и не сознавал ничего. Он останавливался только перевести дух и опять шел как одержимый. Он несколько раз падал, по его лицу струился пот, смешанный с пеплом. За несколько часов глаза его ввалились, лицо осунулось.
Он вышел на ровное пространство, которое было когда-то красивой дорогой, обсаженной пальмами, оглашаемой постоянно веселыми колокольчиками мулов. Гаспар умирал от жажды. Он шел, водя горящими глазами по сторонам в поисках воды.
Когда он обогнул хребет Мон-Пеле, спускавшийся к дороге, то вдруг увидел, что пепла больше не было. Пройдя несколько сот шагов, заметил, что на дороге лежал довольно тонкий слой серой пыли. Только город Сен-Пьер и западная часть острова подверглись разрушительной силе извержения.
Здесь все было как прежде, здесь вулканическая пыль лежала только местами на дороге, с деревьев и папоротников она была смыта дождями.
Он прошел мимо
Это была живая вода, и она воскресила Гаспара. Горы вдали стали опять горами, ветер – ветром, солнце – солнцем, мир полумрака и неясных очертаний, через который он шел, исчез. Вода смыла следы усталости Гаспара.
Наполовину опьяневший, но чувствуя себя все бодрее, Гаспар смотрел перед собой и вдруг его взгляд остановился на какой-то точке на дороге.
На пыли, в том месте, где дорога была защищена скамьей от ветра, виднелся небольшой след босой ноги.
Женщина прошла здесь, очевидно, совсем недавно. След был совершенно ясный и живой на мертвом пепле. Гаспар рассматривал его с каким-то восторгом. Пятка обозначалась гораздо слабее, чем передняя часть ступни.
Он встал и пошел по следу. След то исчезал, то появлялся вновь. Затем след перешел на тропинку. Гаспар пошел по ней. Она привела его в заросли кустарников и громадных пальм. Пока он пробирался по тропинке, раздвигая ветви, его точно окликнул голос веселой птички, которую зовут на Мартинике горным свистуном.
Гаспар пошел дальше, раздвигая лианы, и вдруг услышал впереди себя знакомый голос…
В полумраке леса Гаспар увидел в нескольких шагах от себя… Мари!
Услышав шум шагов за собой, она оглянулась, и когда глаза ее упали на Гаспара, стоявшего на тропинке, она вздрогнула, остановилась и в страхе отпрянула назад…
Их ждал в Большой Бухте гостеприимный дом Поля Сегена и новая жизнь, но они не спешили туда. Не замечая ни времени, ни места, они просидели на скамье у фонтана до тех пор, пока длинные тени не потянулись через дорогу. Тогда они встали и пошли…
Сумерки застали их на разрушенной дороге, с которой открывался вид на исчезнувший под пеплом город.
Они смотрели на военные суда, стоявшие в темной гавани, когда море вдруг подернулось серебристым блеском и из-за плеча горы поднялась луна, залившая своим голубым светом темную бухту и серый город. Они увидели площадь Бертин и то место, где когда-то была улица Виктора Гюго…
При луне ландшафт утрачивал свой мрачный характер: она налагала на него отпечаток поэтической грусти…