Остров Фиаско, или Последние приключения барона Мюнхаузена

Тарловский Марк Наумович

Но учитель не торопился.

— Ты почему сахар не берешь? Не стесняйся.

— Мне и так сладко, — вздохнул Бабкин и вдруг, оглянувшись, заметил на стене карту: «Римская империя в первом веке нашей эры».

— Узнаешь? — спросил учитель.

— Да, — уныло протянул Бабкин, — узнаю…

«После чая спрашивать будет, — решил он. — Еще бы не узнать! Два месяца долбим эту империю, скорей бы до развала дойти…»

Нашествия варваров Бабкин ждал как праздника: после него империя распалась…

Отхлебнув

чай, он вздохнул: впереди еще было «ослабление». Империя слабела веками… Это могло свести с ума.

Он снова подозрительно взглянул на учителя: «Размешает сейчас чай да и скажет: „А ну-ка, Бабкин, покажи путь Ксеркса в Грецию“». С этим вопросом Бабкин столкнулся еще в первой четверти. Тогда, по его мнению, флотилия персидского царя Ксеркса прошла мимо берегов Греции…

Да мало ли о чем можно спросить! Бабкин даже заерзал на стуле.

— Карта у вас, Павел Сергеевич, какая-то… — начал он неуверенно. — У нас в школе вроде другая… Меня спросить, так я ничего и не покажу…

— Карта та же, — успокоил учитель.

— Ты приглядись повнимательней.

«Ну и влип!» — думал Бабкин, напряженно приглядываясь. На узком Апеннинском полуострове ясно чернел кружок Рима.

— Вон Рим, Павел Сергеевич! — показал вдруг пальцем Бабкин, словно столкнулся с приятной неожиданностью.

— Да, — приветливо откликнулся Павел Сергеевич. — Рим отсюда хорошо виден. А вот Карфаген почти незаметен…

— Да, — промямлил Бабкин, бороздя глазами карту вдоль и поперек. И вдруг торопливо поднялся со стула.

— Я домой пойду, — хрипло сказал он. — Там у меня пример по математике, никак решить не могу — с ответом не сходится…

На следующий день перед самым звонком Зонтиков поймал Бабкина в коридоре.

— Наконец-то! — зашептал он, оглядываясь. — Сейчас история… Куда побежим?

Бабкин нахмурился: — Знаешь что… Я передумал…

— Как передумал? — разинул рот Зонтиков.

— Передумал и все!

— Но почему, почему?!

Прозвенел звонок, и они вошли в класс. Через минуту появился Павел Сергеевич. Он повесил карту «Римская империя в первом веке нашей эры», взглянул на Бабкина и улыбнулся. Бабкин покраснел и, наклонившись к Зонтикову, тихо прошептал:

— Мы с ним вчера вместе колбасу ели…

Гипноз

— Пойдет отвечать…

Затаив дыхание, Ленька Волосков, впивается в учебник. От волнения он видит всего два слова: «Так как…»

Карандаш учителя медленно скользит по журналу. Ученики с фамилиями на «А» и «Б» распрямляют спины — карандаш ползет по «В»…

«Быстрее», — торопит Волосков.

Карандаш застревает.

«Так как, — бормочет Волосков, — так как…»

— Пойдет…

«Только не меня… Если не вызовут, буду учить каждый день!»

Карандаш дергается,

как грузовик в канаве, и тихо, почти незаметно сползает книзу:

— Корякин!

Вздох облегчения.

— Я не выучил, — уныло сообщает Корякин.

«Болван! — стонет Волосков. — Никогда не учит! Хоть бы раз!..»

— Почему? — хмурится учитель.

— Голова весь день болела…

«Голова у него болела! — с ненавистью фыркает Волосков. — Весь день в футбол гонял! Голова… Треснуть бы по этой голове!»

— А может быть, ты помнишь что-нибудь? Материал нетрудный… Подумай, Корякин, это ведь уже вторая двойка.

— Иди, — шепчет Волосков, — материал ерундовый, рассказывать нечего…

— И класс тебе поможет, — продолжает учитель.

— Конечно, поможем! — восклицает Ленька. — Все время будем помогать!

— Нет, — говорит Корякин голосом человека, которому уже ничто не поможет. — Не могу.

— Иди! — шипит Волосков и толкает Корякина в спину. — Вторая пара, балда!

— Ну что ж, садись, — учитель склоняется над журналом. — Вопрос тот же.

«Честное слово, буду учить, — бормочет Ленька. — Десять часов в день, если не вызовут! На улицу вообще ходить перестану! Зарядку буду делать!»

— Грачев!

Грачев идет к доске.

— Вопрос легкий… — шепчет ему вслед на всякий случай Волосков.

И нагибается к соседям:

— Можете не повторять, сейчас меня вызовут…

И снова впивается в учебник. Но строчки — как безумные, так и скачут, так и скачут! А слова в тот же миг испаряются из головы.

Тем временем ответ Грачева близится к концу…

«Скорей бы домой, — вздыхает Ленька, — завтра воскресенье, убрать все нужно, помыть… и к соседям — кому что трудно… Кому у нас трудно-то? Все, как назло, молодые, здоровые… Вспомнил! Вспомнил! Есть одна старушка — в самый раз! Сделаю уроки — и к старушке. Только бы не вызвали…»

— Отвечать пойдет… пойдет…

Волосков устремляет на учителя пристальный, немигающий взгляд.

«Мочалкин, Мочалкин, — бормочет он и, прищурившись, выпячивает подбородок. — Мочалкин, Мочалкин… или Пашков, — тихо добавляет он, предоставляя учителю некоторую самостоятельность. — Волосков хорошо знает материал, его можно и потом спросить… Мочалкина давно не вызывали…»

— Волосков!

В устах учителя фамилия звучит, как выстрел в спину.

«Хотя нет, посиди пока…» — делает Волосков последнее, отчаянное усилие. Но учитель молча смотрит на него.

Получив двойку, Волосков устало откидывается на спинку парты и несколько секунд сидит, бессмысленно уставившись в потолок. Потом он медленно переводит взгляд на учителя, лицо его выражает крайнее недоумение:

«Десять часов в день… Старушка… И до чего человек дойти может!..»