Остров Фиаско, или Последние приключения барона Мюнхаузена
Шрифт:
А чиновники все писали и писали как заведенные. А крестьяне все шли и шли за быками…
И вдруг они остановились как вкопанные. А чиновники, вздрогнув, уронили перья и дружно подняли головы. Чиновники, крестьяне, воины — все как один смотрели в небо.
И я увидел, как над белыми башнями города, над высокими стенами, ослепительно сияя, плывет золотая лодка. Она поднимается все выше и выше над городом, и бог солнца Ра улыбается, стоя в лодке.
И чем шире он улыбался, тем ярче играли лучи над его головой, рассыпаясь по земле
Потом он повернул ко мне лицо и громко, на весь Древний Египет, произнес:
— Доброе утро, Гарин!
3
В комнате было уже светло. Запотели окна. Со двора неслось зябкое карканье… Я закрыл глаза — мне хотелось уснуть, вернуться в мой сон, но не было больше волшебного города, не было воинов, чиновников, крестьян… «Молотите себе, молотите себе, о быки, молотите себе»… Но как ее пели, эту песню, я уже не мог вспомнить.
На кухне было тепло и уютно. На широком подоконнике, изнемогая от блаженства, развалился кот Маркиз. Его маленький шершавый носик влажно розовел, лапы лежали попарно; задняя на задней, передняя на передней. Зажмурив глаза и покручивая чутким ухом, он лениво наблюдал за пробуждавшейся вокруг него жизнью. Я погладил его круглый пушистый живот, почесал за ухом — Маркиз мурлыкнул в ответ и опять зажмурился в мехах.
«Тундра, лес, степь, лесостепь…» — быстро и легко, как бывает только утром, мне вдруг вспомнился выученный вчера урок. Я мигом оделся, заглянул в портфель, все ли на месте, и выскочил во двор.
Холодный, свежий воздух залил лицо, шею, от остывшей за ночь земли пахло осенью. Белая проседь заморозка покрыла траву, влажно коснулась крыш. Я обвел глазами наш двор, еще по-летнему нарядный, зеленый, и легонько подул: струйка пара растаяла в воздухе. Школьное утро, сентябрь, поредевший куст золотого шара…
Из-за дальних высоких крыш выглянул желтый шар, его лучи, густые и яркие, хлынули на улицу — на холодные дома и холодную мостовую. Закричали птицы, зашумели листья, блеснула паутина:
— Здравствуй, бог солнца Ра!
4
В школе было уже полно ребят. Шум, гвалт! Громче всех стучали на нашем этаже. Васька Соловьев положил на лопатки Сережку Чернова, но Сережка, красный как рак, доказывал, что его левая лопатка еще не касается пола. И все остальные ребята, припав лицом к полу, проверяли…
— Касается, касается, — пыхтел Васька.
— Нет, не касается!
— Сейчас же прекратите! — кричала тетя Маруся и грозно стучала шваброй. — Безобразие какое!
В классе тоже было весело. Колька Рябов с последней парты лихорадочно списывал задачу, Женька Окунев ему диктовал:
— Вопрос первый! Записал?
— Записал, записал! — шипел Колька. — Дальше!
— Вопрос второй! «Сколько было тонн в амбаре?» Записал?
— Готово! — орал Колька. — Давай третий!
Как хорошо тут!..
Я
— Как жили крестьяне… Как жили крестьяне… — это все он бубнит. — Горе крестьянину, пришел чиновник, зерна нет, связан крестьянин…
Отвечать на вопрос «Как жили крестьяне?» вызвали Окунева, а уж Павлик понесся дальше:
— Как жили ремесленники… Столяр устает больше крестьянина… Ткач целый день сидит, скорчившись… Сапожнику совсем плохо…
Но сам Павлик считает, что хуже всех ему.
В классе скрип, шорохи. Ребята притихли — первый урок… То слушают Окунева, то не слушают: Окунев всегда четверки получает — наверное, и сейчас получит.
На доске карта Древнего Египта — желтая-желтая. Она вся залита солнцем и похожа на пустыню. А какие там города! Энхаб, Эдфу… От них так и веет зноем.
Отыскав в портфеле тетрадь, я достаю из нее промокательную бумагу и рисую на ней пирамиду. А на самой вершине — крошечного человечка… Но тут ко мне подходит Антонина Алексеевна:
— Чем занимаешься, Гарин? Убери сейчас же!
Громкий вздох облегчения. Это Павлик — он думал, что учительница подошла к нему.
— Надо уважать своего товарища! — Антонина Алексеевна указывает на Рябова, которого вызвала к доске. — Он отвечает, а ты не слушаешь!
Рябов стоит у доски и уныло смотрит на меня. Ему все равно, слушаю я его или не слушаю. Наконец он получает долгожданную тройку, и начинается объяснение новой темы:
— Около тысячи пятисот лет до нашей эры египетское войско… — Антонина Алексеевна берет указку и подходит к карте, — египетское войско вторглось в Сирию и Палестину…
«Нет, — думаю я, — все было не так, совсем не так…»
Я смотрю на карту и вижу: далеко-далеко, где течет Хапи, поднимаются белые стены, а за ними — поле, пальмы. Но даже сюда доносится отдаленный шум… Сейчас мы свернем налево и выйдем на дорогу — она приведет нас в город, на площадь.
Грохот щитов, лязг мечей, блеск кольчуг… Тяжело раскачиваясь, движется по площади караван слонов из покоренной Нубии. Золото, бронза, слоновая кость, черное дерево… Позади — окруженные воинами, связанные, задыхающиеся от жары и жажды пленники. Караван движется ко дворцу фараона.
А во дворце в это время играет музыка, кружатся танцовщицы. В глубине зала, на возвышении — трон из драгоценных камней, на троне — повелитель Нижнего и Верхнего Египта Тутмос Третий! Его лицо блестит под темным загаром, взгляд неподвижен.
Два огромных чернокожих раба покачивают опахалами над его головой. По правую руку, низко склонившись, стоит первый министр. Тутмос Третий морщится. Он плохо спал эту ночь, и у него болит голова…
— Харуфа! Как идет строительство пирамиды?
— Успешно, ваше величество! Через двадцать лет пирамида будет готова!