Остров Итонго
Шрифт:
– Как мне у вас хорошо, пани Кристина, как хорошо. Как у себя дома. Я словно бы жил здесь уже давно. Как будто бы это был мой дом, наш дом, пани Кристина.
– В таком случае я вас отсюда еще не отпущу. Может быть, пройдем в гостиную. Я велю Марианне принести вина из подвала.
Она, позвонив в колокольчик, вызвала служанку и отдала распоряжение. Потом они вдвоем, взявшись под руки, как пара хороших, старых друзей, перешли в соседнюю комнату.
Было уже почти семь часов. Через окна проникал из сада аромат жасмина и сирени, долетала вечерняя песня цикад. Комната купалась в солнечных лучах. Красный свет заката тек по стенам, зеркалам, пылал в хрустале, кровью заливал кресла. Вся обстановка напоминала величавую симфонию, построенную из пурпура и золота.
Ослепленный блеском, Гневош остановился на пороге.
– Золотая пучина, – прищурив глаза, произнес он. – Что за восхитительный закат!
Постепенно его глаза привыкли к вакханалии света. Он внимательно посмотрел вокруг.
– Все сохранилось, – через секунду сказал он, словно во сне. – Все по-прежнему.
– А где библиотечный шкафчик? – неожиданно спросил он. – Застекленный шкафчик с зеленой занавеской? Стоял здесь, у окна.
Кристина смотрела на него почти в ужасе.
– Он действительно здесь стоял до недавнего времени, – ответила она, преодолевая чувство внезапного страха. – Но я велела поставить его там, возле пианино. Но откуда вам про это известно, пан Янек?
– У меня такое впечатление, что я знаю эту комнату уже давно, что я здесь уже когда-то был, что я узнаю эти вещи – мебель и все остальное… Словно бы я после многих лет возвратился в собственный дом…
– Это невозможно, – прошептала она, судорожно сжимая его руку. – Вот уже двадцать шесть лет ни один мужчина не переступил порог этой комнаты. Вы – первый.
– Это тем более странно, но это факт. Так значит – там, около пианино. Да, теперь вижу.
Он подошел к шкафчику.
– На верхней полке, с левой стороны, у самой стенки, должен стоять томик поэзии Леопольда Стаффа.
Он открыл шкафчик и заглянул внутрь.
– Есть! – радостно крикнул он. – Есть!
Он взял в руки лунно-голубую книжечку.
– «Цветущая ветвь». Вы знаете эти стихи, Кристина?
– Знаю ли я? Это был наш любимый поэт. Его стихи мы всегда читали вместе. В последний раз – вечером, накануне смерти мужа. Поздней ночью, словно предчувствуя предстоящую вечную разлуку, муж декламировал мне «Одинокую виллу» – этот маленький лирический шедевр, в котором вибрирует печаль осеннего умирания.
Гневош протянул ей открытую книгу. Она бросила быстрый взгляд на страницу и побледнела.
– Да, это то стихотворение. Сегодняшний вечер – как странный сон. Я постепенно теряю ощущение реальности… Дайте мне, пожалуйста, руку.
Он ее нежно обнял и, глядя в сад, залитый богатством умирающего солнца, начал тихим, проникновенным голосом, воспроизводить слова поэта:
Тень, что нашу любовь вдруг окрасила горестью,
Я давно уже чувствовал в сердце своем.
Помнишь: шли мы вдоль тихой аллеи и с робостью
Ты смотрела на скрывшийся в зарослях дом.
Утопающий в нежном жасминовом запахе,
Погруженный в густой аромат желтых роз,
Он белел в кровяном вечереющим зареве,
Как навязчивый призрак несбывшихся грез.
У ворот его черных, по-мастерски кованых
Мы стояли, взирая на призрачный сад.
Я рукой потянулся к нему, зачарованный…
От волнения у него отнялся голос. Он замолчал. Тогда Кристина, прижавшись головой к его груди, продолжила:
Но ворота закрыты – и меркнет твой взгляд.
И ты, может быть, видела – там, за оградою,
Растянулась, как глыба белесого льда,