Остров метелей
Шрифт:
Работа кипит. Особенно увлечены Таян и Кивъяна, Че-. рез час колеса окованы обручем, снятым с бочки. А Скури-хин за это время успел изготовить оси. Я наблюдаю, как Кивъяна прикрепляет их к полозьям нарты. Этот великан предпочитает зубы своим могучим рукам: руками он только прилаживает ремень, а тянет его зубами. И ось садится так плотно, словно она всегда составляла одно целое с полозьями.
Экипаж готов, надо его опробовать. Посмотреть на это собирается почти вся колония, даже женщины. Заметив, что я начинаю готовить упряжь, мои собаки поднимают отчаянный вой. Через несколько минут к ним присоединяются и другие — т и вот сотня собачьих глоток задает концерт, который можно услышать за несколько
Впрягаем восемь собак. Это лучшие псы во всей колонии. Несколько месяцев они не работали, а теперь несутся, словно по их следу кто-то гонится.
Нарта мчится со скоростью километров до 20 в час, то влетая в жидкую глину, то громыхая по камням. Из-под злосчастных колес сыплются искры. Я чувствую, как все мои внутренности куда-то проваливаются. Таян с растерянным видом старается затормозить нарту, но тщетно — бешеная скачка продолжается. Минут через десять раздается треск, и нарта оседает на бок — отлетело одно из колес.
Что делать, придется обойтись без байдарки.
Мы пустились в путь на следующее утро. Погода прекрасная Полнейшая тишина. Лишь иногда словно пушечный выстрел раздается на взморье — это рождаются новые льдины.
У каждого из нас на плечах килограммов по 25 груза, и первый час пути мы буквально изнемогаем. Дорога отвратительная. То мы по Щиколотку вязнем в жидкой глине, налипающей На обувь и стесняющей движения, то идем по щебню, который сквозь тонкую дахтаковую подошву впивается в ногу. Однако постепенно расходимся. Дорога немного улучшается, и мы начинаем идти быстрее. До обеда держим путь на восток по небольшой возвышенности, изрезанной балками глубиной до 10–15 метров. На дне балок еле заметные ручьи. Но огромные обточенные камни, весом до нескольких десятков пудов, и галечное дно балок, шириной кое-где до 30 метров, говорят о том, что эти ручейки иногда превращаются в настоящие реки.
После обеда, наметив место перевала через открывшуюся горную цепь, мы взяли курс на северо-запад. Тот же однообразный ландшафт. Местами высохшая трава, еле достигающая 10 сантиметров, местами — олений мох. И снова глина чередуется со щебнем. Порой щебень переходит в каменные россыпи, напоминающие каменоломни.
Все живое словно вымерло. Лишь обилие гусиного помета под ногами говорит о том, что в этих местах водятся птицы. Да изредка в стороне, словно часовой, охраняющий эту мертвую пустыню, неподвижно сидит полярная сова.
Перед заходом солнца достигаем горной цепи. Кажется, место, намеченное для перевала, выбрано удачно. Останавливаемся на ночлег. Долго ищем, где поставить палатку, но повсюду либо жидкая глина, либо валуны в устье обмелевшего ручья. Выбираем валуны, Кивъяна по пояс голый в изнеможении лежит на камне. У всех сильно болят ноги, плечи натружены ремнями мешков, и отдых на каменном ложе не кажется нам заманчивым.
18 сентября 1926 года. Ночью я несколько раз просыпался от холода, хотя был в чижах, меховых брюках и кухлянке [11] . Приходилось принимать самые замысловатые позы, чтобы хоть как-то улечься между торчащими камнями.
11
Чижи — меховые чулки; кухлянка — верхняя меховая одежда. (С.У.)
Ночью температура сильно упала. В ручье, где мы вчера брали воду, образовался лед в сантиметр толщиной. Недаром мы дрожали от холода даже в меховой одежде.
Перевал закрыт густым туманом. Временами идет мелкий дождь. На счастье, вчера мы подошли к самому перевалу и искать его не нужно. Через полтора часа идущий впереди Скурихин издает радостный возглас: «Вода течет на север!» Продолжаем путь
Вчерашний 50-километровый переход дает себя чувствовать. К тому же от густого тумана наша одежда отсырела и стала тяжелой. Двигаемся медленно.
К 4 часам спускаемся с гор на тундру, продолжая двигаться по речке, берущей начало на перевале.
С 6 часов крупными хлопьями принимается падать снег, и скоро все вокруг нас становится белым.
Разбиваем палатку, но через пятнадцать минут из почвы начинает выступать вода. Приходится искать новое место. Все мы сходимся на одном: «Уж лучше спать на камне, по крайней мере сухо». Усталость берет свое и, несмотря на мокрую одежду, наш сон крепок.
19 сентября 1926 года. Снег перестал идти. За ночь тундра совсем побелела. Глина замерзла, ноги уже не вязнут. Идти легче. Густой туман. Горизонт не дальше 15–20 метров.
По-прежнему продвигаемся на север. Кивъяна старается определить расстояние до моря. В северной части небосклона вырисовывается белая полоса. Кивъяна уверенно объявляет, что идти осталось совсем «палях'ак'» (немного): впереди лед. Но через пятнадцать минут он в недоумении смотрит На восток — теперь белая полоса появилась здесь. А на севере она исчезла. Вскоре с востока полоса переместилась на юг. Обескураженный Кивъяна умолкает.
Путь кажется бесконечным. Часто приходится посматривать на компас. Несколько раз набредали на песцовые норы и видели трех песцов. Около 5 часов вечера туман рассеивается. В открывшийся просвет, на расстоянии 3 километров, мы видим покачивающиеся на воде льдины. Начинает попадаться плавник. В 6 часов мы у моря. В изнеможении растягиваемся на гальке, любовно поглаживая руками бревна плавника и предвкушая возможность хорошо обсушиться у большого костра.
20 сентября 1926 года. Под утро я проснулся. Вся правая сторона кухлянки размокла, в таком же состоянии и меховые брюки. За палаткой шумит ливень. Подветренная сторона палатки, у которой я спал, промокла насквозь. Скурихин выглядит не лучше меня. Дождь стихает. Разводим костер, сушимся.
Вчера вечером у эскимосов кончился копальгын. Их аппетит настолько хорош, что копальгын, взятый на неделю, исчез в три дня. Положение критическое: ведь я надеялся пробыть на северной стороне острова не менее трех дней. Во-первых, надо отыскать наиболее удобный перевал через горы, во-вторых, собрать плавник для 'зимних бивуаков и, в-третьих, выяснить перспективы охоты.
Первая часть задачи выполнена. Возможности охоты мы выяснили по дороге сюда и еще пополним свои наблюдения на обратном пути. Но плавник собрать не удастся — слишком хорош аппетит у моих спутников!
Распределяю свои продукты по порциям. Немного достанется на долю каждого — ведь они были рассчитаны на одного человека.
Пробуем охотиться, но результаты плачевные, гуси и утки давно улетели. Носятся стаи куличков, но они настолько малы, что пуля, вылущенная из винчестера, оставляет от них жалкие перья. Впервые находим следы белого медведя да несколько хвостов и скелетов песцов, как видно, пойманных совами, но и только. Нам удается подстрелить влет чайку. Сразу собирается целая стая и со стоном носится над местом гибели соплеменницы. В их, криках слышатся настоящие слезы — укор за нашу жестокость. Но мы голодны, а голоду чужда сентиментальность. Десяток пуль разгоняет плакальщиц, убитую птицу кладут в кастрюлю, и через час мы съедаем по чашке вкусного супа. Отдохнувшие и повеселевшие, сидим в палатке, Етуи наигрывает на крышке кастрюли, Таян и Кивъяна напевают под импровизированный бубен. Вечером Таян показывает свое искусство в рисовании. Он действительно очень искусен: необыкновенно быстро набрасывает карандашом моржа, оленя, нерпу, лахтака.