Остров Надежды
Шрифт:
— У нас сегодня просто пельмени. Будет Стучко-Стучковский, над ним шефствует Лев Михайлович. Обещал адмирал Бударин. Я пригласила еще одного товарища…
— Ваганова? — догадался Лев Михайлович.
— Хотя бы и Ваганова! — Вызывающе спросила: — А что?
— Бог мой, ничего, ничего, Татьяна Федоровна, — шутливо взмолился адмирал.
— Мне приятней, если вы будете меня называть просто Танечкой, — кокетливо попросила она и позволила ему перецеловать свои пальцы. После рюмочки все выглядело вполне приемлемо, и адмирал проводил хозяйку умильным взглядом, подернутым, банально выражаясь, дымкой давних воспоминаний.
— Немного неудобно, Лев Михайлович. — Ушаков присел на предложенное ему место на диване за маленьким столиком с разложенными на нем
— Не вам неудобно, а военным, — прямолинейно возразил адмирал. — Причины задержки найдутся, пожмем плечами… Лишь бы в боевой не замешкались… — Он попросил Дмитрия Ильича п р о и н ф о р м и р о в а т ь о причинах, заставивших его покинуть белокаменную, отнесся сочувственно к его намерениям: — Правильно поступаете! Заманчиво! Сбросить бы мне хотя бы пятнадцать, сам бы отправился. Подойдет сюда вице-адмирал Бударин, ему под шестьдесят подкатило, а ходил на атомных. Молодец! Подумать только, вся история на моих глазах! От тральщика до атомной подлодки, от пушчонки до ядерной ракеты! — Топорков продолжал рассказывать, почувствовав внимание собеседника. — Мы начинали, когда сосны стояли стеной. Вырубили их во время войны. Строители берут природный лес вчистую, под пилу. Такая же судьба постигла Исландию. Приходилось бывать? Тем более. Абсолютно безлесный остров, если не принимать во внимание кусочек на севере, у Акурери. — Адмирал подвинулся ближе, взял коробку спичек. — Флот начинался с трех эсминцев, — вынул три спички, выложил в ряд, — трех эскаэров, двух-трех тральщиков, — еще спички, — тогда Балтийскому завидовали, а теперь в сравнении с нашим… хотя не будем обижать ветерана. С Балтфлота пошли основные кадры, а с ними — знания, опыт. Балтфлот… Он вынянчил Северный. Теперь Северный флот — чудо! И все на протяжении жизни одного поколения. Я-то, начинавший, еще продолжаю служить, в куклы не играю, стариком меня еще никто не обзывал. Создать такой разносторонний мощный конгломерат с самыми новейшими кораблями могла только власть, концентрирующая все национальные средства, опыт, производственные силы. Я не упоминаю другие флоты, просто я их знаю меньше. Тихоокеанцы, пожалуй, нам не уступят. У них и театр пошире, и глубины поближе. Хотя этот разговор для другого места…
Хозяйка куда-то звонила, нервничала, пробегая мимо, деланно улыбалась, предлагала еще выпить.
— Нет, нет, ни единой капли, Танечка! — категорически отказался адмирал. — У нас и так по любому поводу — к графину. — Он ввернул несколько случаев пагубной привычки, похвалил высокое начальство за нетерпимость к «зеленому змию», вернулся к прошлым годам, назвал имена адмиралов Душенова и Головко.
— Они по праву вошли в число лучших наших флотоводцев, каждый по-своему. Мы нередко скромничаем, мельчим крупнейших, забываем их большие дела, помним маленькие неудачи. История должна быть основана на сопоставлении и оценке фактов, а не отдельных симпатий или антипатий. Страсть хороша, но беспристрастие лучше.
Ушаков повернул мысли адмирала к сегодняшнему, попросил его рассказать о нынешней молодежи. Как у них «с порохом и пороховницами»?
Обычно старички брюзжат, так повелось издавна. Дмитрий Ильич не ждал ничего нового в оценках и заранее смирился с мыслью выслушать серию назидательных сентенций и упреков. Оказывается, Топорков принадлежал к другой категории и, не задумываясь, назвал нынешнюю флотскую молодежь отличной.
Он и сам будто помолодел, глаза заблестели, и появились в них задорные огоньки. Короткие усики с небольшой сединкой и несколько ниже подстриженные, чем обычно носят, виски придавали ему какой-то староофицерский вид. Такие лица можно было встретить на «Варяге», «Петропавловске», даже на императорской яхте «Штандарт».
— Плохое отсеивается естественным путем, — продолжил он, — Северный флот, вследствие своих исключительных суровых условий, не ассимилирует инородные тела, выбрасывает их, как шлак при плавке. Верно я вас понял: вы имеете в виду не технику — ее обязаны знать и хорошие люди, и негодяи, — а духовные качества? Могу, думать, на триста — пятьсот офицеров попадается один неудачный. Убежден — оптимальная цифра. В гражданском быту она несколько выше.
— Есть бегство с флота?
— Не бегство, а поползновения к нему. О прямых дезертирствах не может быть и речи. Приедет, поглядит, дрогнет. Обстановка-то суровая. От неполноценных освобождаются, им здесь делать нечего, следовательно, нечего им и под ногами крутиться. Правда, офицер государству дорого стоит, тем более современный специалист. Других перевоспитывают, перетирают на жерновах, мука получается, даже зачастую первого сорта. Есть у меня примеры… Если взять подводный флот, там офицерский состав непрерывно обновляется. Круговорот примерно десяток лет. Субмарина как бы омывается свежей, нормально пульсирующей кровью. И рост идет быстрей. Причина? Много кораблей входит в строй. На подлодке более надежная проверка качеств, особенно на суперлодках. Туда тяга большая. Техника прогрессивная. Скажу без стеснения — завидую вам. Вы будете видеть все свежим глазом, в первооснове, и не забивайте голову техникой, все равно в ней запутаетесь. А люди, это всегда интересно. Замечал я, как мужают ребятки на подводных лодках. Прежде всего оттуда выходят подлинные энтузиасты, причем высокообразованные, вытряхнувшие из себя все вредные примеси, увидевшие грани жизни и смерти. Такую молодежь, как и старых воробьев, на мякине не проведешь.
Танечка продолжала нервничать. Завела пластинку с невероятным шейком, потанцевала в одиночку, вызвав глубокое неодобрение контр-адмирала.
— Не знаю, как вы, а мне подобные танцы претят, — шепнул он Дмитрию Ильичу, — ничего приятного. В каких-то дебрях негры, кажется, возбуждаются подобным образом. Только нельзя обвинять негров. У них танец ритуален.
— У меня дочка танцует, — признался Дмитрий Ильич, — за кнутик возьмешься, сразу превращаешься, в ее понятии, в ретрограда. В школах преподают.
— Вот этого не пойму. — Лев Михайлович развел руками. — Возможно, как физкультуру? Зарядка, конечно, активная. Если бы раньше сочинили шейки и роки, как их именуют, может быть, мои сцепления были бы надежней, — и похрустел костями. — Кажется, идут запоздавшие?
На лестнице послышались мужские голоса, щелчок замка. В прихожую ввалилась, по-видимому, целая гурьба.
Топорков прислушался.
— Мой подопечный, штурман Стучко-Стучковский, сам хозяин, Ваганов и, кажется, Бударин. Это возле Ваганова защебетала Танечка. Слышите, даже голос изменился. О, женщины, женщины! Ваганов — крупный специалист по реакторам. Дело свое знает, но по совместительству — ужасный сердцеед. По-моему, выработал спортивный интерес к этому виду соревнований… Да вот и он…
Войдя первым и заметив адмирала, Ваганов шагнул к нему с улыбкой.
— Милейший адмирал! Рад до бесконечности. — Он старался заглянуть в глаза привставшему адмиралу и с таким же радушием обратился к Ушакову: — Наслышан о вас. Жаль, мы не подлежим оглашению, я бы вам таких сюжетов подкинул! Все бы от зависти померли.
— Прежде всего — ваши противники? — съязвил Топорков.
— Нет, моих противников так легко не осилить. Я имею в виду коллег Ушакова. — Ваганов налил себе водки. — Вы думаете, только среди нас вспыхивают сражения? Творческая среда также находится в состоянии вечного брожения. Ваше здоровье, Танечка! — Он запрокинул голову, выпил залпом, крякнул нарочито.
Судя по всему, ему приходилось бывать здесь, и вел он себя нагловато, по-свойски.
— Разрешите представиться, некто Бударин. — В дверях стоял с полушутливым поклоном, руки по швам, моложавый вице-адмирал с колодкой орденских планок шириной с добрую ладонь.
Поклонившись, Бударин прошел к дивану, устроился возле валика и продолжал наблюдать, не вступая в беседу. На его несколько помятом лице бродила усмешечка, перекатываясь из одного уголка рта к другому. Возраст его можно было угадать только по отяжелевшему подбородку, по складкам возле ушей и на шее и вяловатости его тонких губ.