Остров отчаяния
Шрифт:
И Стивен написал в той же холодной казенной манере: «Доктор Мэтьюрин с наилучшими пожеланиями адмиралу Сиврайту сообщает, что будет ждать его в полдевятого утра сегодня».
Без четверти девять адмирал все еще ждал доктора Мэтьюрина, и, наконец, в девять ровно, Стивен, торопящийся по плацу, встретил бывшего шефа флотской разведки, сэра Джозефа Блэйна, страстного энтомолога и своего искреннего друга, только что вышедшего с раннего заседания Кабинета. Они обменялись лишь парой слов, ибо Стивен опаздывал, но договорились встретиться позже в этот день, а затем Стивен поспешил на встречу, а сэр Джозеф направился в Сент-Джеймс-парк.
— Эгей, доктор Мэтьюрин! — воскликнул адмирал, когда Стивен вошел в кабинет. — Что это за дьявольщина?
— Не понимаю вас, сэр, — Стивен холодно воззрился на адмирала. Это был первый раз, когда они встречались без действующего главы департамента, мистера Уоррена.
— Не буду ходить вокруг да около. Есть две женщины: миссис Вильерс и миссис Уоган, в секретариате кабинета давно положили глаз на обеих, особенно на Уоган — у нее связи с сомнительными персонами из французских роялистов и с американскими агентами. Наконец, секретариат решил действовать, и вовремя, честью клянусь: в доме Уоган они нашли интереснейшие бумаги, многие пришли на имя Вильерс и были ей переданы Уоган. А на квартире Вильерс они нашли письма, включая и вот это.
Адмирал открыл конверт, и Стивен узнал собственный почерк.
— И вот вы здесь, — адмирал не дождался от Стивена ответа. — Все мои карты на столе. Кабинет настаивает на объяснениях. Что мне им сказать?
— Одной карты не хватает, — парировал Стивен. — Как вышло, что кабинет обратился за объяснениями к вам? Надо ли так понимать, что характер моей деятельности разглашен третьей стороне без моего ведома? Против всех моих договоренностей с нашим департаментом? Против всех законов конспирации?
Работа Стивена на разведку была для него главным делом жизни, ибо он всей душой ненавидел тиранию Наполеона, и считал (совершенно справедливо), что способен таким образом наносить ей чувствительнейшие удары в этой области. Но также он знал о непостижимом разнообразии британских разведывательных служб и шокирующей дилетантской открытости многих из них. Нарушение же секретности могло стоить ему как возможности действовать и далее на своем поприще, так и самой жизни.
Стивен не знал (да и разум его был сегодня не в лучшей форме), что адмирал лжет. У миссис Уоган среди прочего были найдены бумаги одного из младших лордов Адмиралтейства. Кабинет уведомил об этом адмирала, и это именно сам адмирал требовал разъяснений. Это был с его стороны чистый блеф, но он подействовал на расстроенного Мэтьюрина, внезапно почувствовавшего, как вместо апатии в нем поднимается красная волна гнева — его секрет выдан!
— Клянусь душой, — голос Стивена окреп, — это МНЕ надо настаивать! Я требую, чтоб вы прямо сказали мне, как вышло, что люди из кабинета назвали вам мое имя?
Адмиралу теперь пришлось думать, как отступить, не теряя лица. Он попытался замять вопрос, и, смягчив тон, заявил:
— Ну, во-первых, позвольте мне изложить меры, которые были приняты. Все возможные каналы утечек перекрыты, можете быть уверены. Мы содержали женщин по отдельности, и Уоррен вскоре вытащил из Уоган вполне достаточно для виселицы. Но у нее имеются высокопоставленные, или, по крайней мере, довольно влиятельные защитники (она очень красивая женщина), и, учитывая как это, так и вообще нежелательность казни, и еще то, что она добровольно назвала несколько полезных имен, мы заключили сделку: она будет приговорена только к заморской ссылке, не более. Мы могли бы выдвинуть куда более внушительный список обвинений, включая попытку убийства (она пулей сбила парик с головы посланного), но мы решили молчать. Что до Вильерс, тут мы решили не давать делу хода. Ее объяснения, что она передавала письма просто по дружбе, считая, что это интрижка Уоган с женатым мужчиной, было трудно опровергнуть. А она к тому же стала американской гражданкой, и тут возникают непреодолимые сложности с законом. Правительство не желает дальнейшей конфронтации с Америкой на данном этапе войны. Достаточно наших захватов людей на их кораблях, не хватало нам еще захватов их женщин. Да и в самом деле она может быть невиновна. А, глядя на нее, я подумал: то, что она заявила о помощи в любовной интриге, вполне в ее характере. Она удивительно хорошо держалась, она еще прекраснее Уоган, прямая, как стрела… Смотрела на нас дикой кошкой, красная от гнева, осыпала служащего Кабинета такими словами — солдату впору, а какая грудь, хе-хе! Я подставился под пару бортовых залпов от нее, ах, как бы хотелось сойтись поближе, хе-хе-хе!
— Вы грубиян, сэр. Вы забываетесь. Я настаиваю на ответе на свой вопрос, и не собираюсь вместо него выслушивать болтовню в хамской манере.
Расслабившийся в своих сладострастных воспоминаниях адмирал действительно забылся, но эти слова грубо вернули его к действительности. Он побледнел, и, приподнявшись из кресла, завопил:
— Позвольте напомнить Вам, доктор Мэтьюрин, что в нашей службе есть такое понятие, как дисциплина!
— А мне позвольте напомнить вам, сэр, что здесь есть такое понятие, как верность слову. И, к тому же, вынужден заметить, что ваша манера говорить о данной леди пристала бы скорее похотливому сопляку — подручному кабатчика. Из ваших же уст это звучит грязным оскорблением. Клянусь причастием, сэр, я прищемлял носы и за меньшее. Доброго дня, сэр. Если вам понадобится, вы знаете, где меня найти.
Стивен вышел, отпихнув входящего клерка.
— Пошлите за морскими пехотинцами! — взревел адмирал, чья физиономия теперь была ярко-алой.
— Да, сэр — пролепетал клерк. — Тут сэр Джозеф, спрашивает, куда запропастился доктор Мэтьюрин. Сию минуту позову морских пехотинцев.
Выйдя через секретную зеленую дверь к парку, Стивен почувствовал, что его гнев затухает, и вместо него накатывает усталость, словно завесой укрывая и мысли и чувства. Пройдя уже чуть не четверть мили к востоку, он осознал, что колени его и руки дрожат, и что нервы его расходились хуже некуда — и пошел быстрее, к «Грэйпс», где ждала его квадратная бутыль на каминной полке.
Миссис Броуд, выглянувшая из своей двери на солнышко, увидела его на дальнем конце улицы. Она разглядела лицо Стивена, когда он был еще довольно далеко, и, когда он вошел, окликнула его своим глубоким, бодрым голосом:
— Вы как раз вовремя для позднего завтрака, сэр. Прошу, идите в гостиную и садитесь за стол. Там как раз растопили огонь. Ваши письма на столе, Люси принесет вам бумагу. Кофе будет сию же минуту. Вам не помешает завтрак, сэр, вы ведь ушли в такую рань нынче, сэр, да на пустой желудок, а еще и на улице так сыро.
Стивен пытался возражать, но без толку: нет, он не может пойти наверх, в его комнате убираются, там метлы и ведра, он может споткнуться в темноте! И он сидел, уставившись на огонь, пока запах свежесваренного кофе не наполнил комнату и не заставил его повернуться к столу. Почта состояла из «Монографии о сифилисе» с дарственной надписью автора и «Философских трудов». После двух чашек крепкого кофе, унявших колотивший его озноб, он машинально съел все, что Люси поставила перед ним, ибо все его внимание поглотила статья Хамфри Дэви про электрические свойства ската. «Преклоняюсь перед этим человеком», — пробормотал он, принимаясь за очередной бифштекс. Дальше опять этот шарлатан Мэллоуз со своей убогой теорией, что чахотку вызывает избыток кислорода. Он прочел эту чепуху, разбивая аргументы автора один за другим.
— Разве я уже не ел бифштекс? — спросил он, увидев перед собой новую кастрюлю с подогревом.
— Только один, маленький, сэр, — Люси положила еще один на его тарелку.
— Миссис Броуд говорит, что нет ничего лучше бифштекса для улучшения крови. Но его обязательно надо есть, пока горячий.
Люси говорила вежливо, но твердо, как с человеком слегка не в себе, ибо они с миссис Броуд знали, что он ничего не ел в поездке, не ужинал и не завтракал, да еще и спать лег в сырой рубашке.