Остров победы
Шрифт:
– Бэлиш, – сдавленно произнес Ринат, челюсти которого двигались с неиссякаемой энергией.
– Беляш по-русски, – понимающе кивнул Скиф.
– Не смеши меня. Ты имеешь в виду жалкие комочки теста с мясным фаршем, которыми торгуют на вокзалах? – Возмущенный таким предположением, Ринат даже перестал жевать. – Ты кушаешь настоящую белугу. У нас тут до сих пор шестиметровые рыбины попадаются, весом до двух тонн.
Скиф недоверчиво ухмыльнулся:
– Еще скажи, что ваши белуги ревут, как в той поговорке!
– Не знаю, не слышал. А вот пробовать – пробовал, и это занятие мне никогда не надоедает. Черная икра – тем более, – заявил Ринат, наглядно демонстрируя это с помощью ложки. – Присоединяйся, смелее. Не скажу, что икра в Астрахани дешевле грязи, но уверяю тебя: здесь она стоит не дороже йогурта. Для своих, я имею в виду. С тебя, Женя, содрали бы по прейскуранту.
– Во сколько же нам обойдется обед? – опомнился Скиф. Несмотря на отсутствие спиртного и даже пива, стол буквально ломился от обилия разнообразной посуды.
– Лучше спроси меня, что я сейчас ем? – предложил Ринат, облизывая ложку.
– Икру, что же еще.
– Но какую?
– Черную.
– Скажу тебе по секрету, – понизил голос Ринат, – настоящая черная икра бывает только у севрюги. У всех прочих видов осетровых она или серовато-стальная, или коричневатая, или зеленоватая, или желтоватая.
– А серо-буро-малиновая бывает? – осведомился Скиф, вооружившись мельхиоровой ложкой.
– А то! Икра осетра насчитывает девяносто цветовых оттенков, чтоб ты знал, – важно произнес Ринат.
– Ты гордишься этим так, словно сам мечешь икру.
Громогласно расхохотавшийся Ринат придвинул к себе новое блюдо и сказал:
– Между прочим, число 90 для астраханских осетров – магическое. Не веришь? А вот сам посуди. Астрахань с царских времен дает миру девяносто процентов улова осетровых, ни больше ни меньше. Ровно девяносто процентов из них нынче вылавливается нелегально. Здесь же, в Каспийском бассейне, сосредоточено девяносто процентов мировых запасов осетровых, сам недавно читал. Чертовщина, да и только!
– Настоящая чертовщина начнется, когда будет уничтожено девяносто процентов нерестилищ, – заметил Скиф, отстраняясь от стола.
– Уже, – вздохнул Ринат, – но остальные пропорции все равно сохраняются. Такой уж баланс.
– Хреновый твой баланс, батыр. Можешь обижаться, но скажу тебе прямо: если бы ты по-прежнему браконьерствовал со своей ватагой, вряд ли мы сидели сейчас рядом.
– Побрезговал бы?
– Да нет, – просто сказал Скиф. – Просто у тебя времени бы для меня не нашлось. Вспарывал бы сейчас брюхо осетрам, черпал бы икру ведрами и прикидывал дневную выручку. Я ошибаюсь?
До конца трапезы Ринат громко сопел, обдумывая достойную отповедь, однако так ничего путного и не произнес. Лишь усевшись за руль «Нивы», он проворчал, насупив брови:
– Я тебя уважаю, Женя, но морали мне больше читать не надо. Осетров тебе жалко? А людей? Мы все, как те осетры, которых на берег вытащили. И ходят меж нас ловцы душ человеческих, и долбят по башке, долбят! – Ринат с размаху врезал по баранке ни в чем не повинного вездехода. – Побойся бога! Голосуй, а то проиграешь! Родина в опасности! Повысим вэвэпэ, обгоним и перегоним, вобьем осиновый кол в гроб международного терроризма! Надоело, Женя. Осточертело. Не надо меня агитировать ни за советскую власть, ни за капитализм с человеческим лицом, ни за царя-батюшку. Вот здесь, – пятерня Рината растопырилась на солнечном сплетении, затрагивая одновременно живот и грудь, – вот здесь у меня совесть имеется, и, когда я против нее иду, она меня поедом ест, спать не дает, людям честно в глаза смотреть мешает. Посредники нам ни к чему. Я с совестью своей как-нибудь сам разберусь, договорились?
Не дожидаясь ответа, которого, кстати, так и не последовало, Ринат тронул «Ниву» с места, и она помчалась, бодро гудя мотором. Вот уж кого не терзала совесть, так это ее.
Они пересекли маленькую сонную деревеньку и поехали вдоль побережья, поросшего низкой жесткой травой. Среди заболоченных участков поблескивали окна воды, дальше виднелись камышовые заросли, за ними раскинулось море, подернутое барашками волн. Некоторое время машину сопровождала стая кроншнепов, издающих свистящие крики: «куфи-куфи». Затем птицы свернули в сторону, и стало тихо.
Проехав несколько километров по грунтовке, раскисшей после вчерашнего дождя, «Нива» остановилась перед оградой из металлической сетки, за которой басовито надрывался мохнатый кобель кавказской овчарки, волочащий по земле обрывок цепи.
– Опять сорвался, – прокомментировал Ринат. – И ворота закрыты. Самое обидное, что сигналить бесполезно.
– Никого нет? – спросил Скиф, разглядывая примыкающую к берегу площадку.
– Есть. Сторож. Его Егорычем кличут.
– Так почему бы его не позвать?
– Раз на шум не вышел, значит, залил сливы и дрыхнет.
– А что нам здесь нужно? – полюбопытствовал Скиф.
– На причале хранится имущество моей команды, – ответил Ринат, выбираясь из машины. – Моей бывшей команды. – Сделав это уточнение, он с ненавистью посмотрел на беснующегося кавказца, с которого при каждом прыжке на сетку летели клочья линялой шерсти и брызги слюны. – Когда-нибудь пристрелю тебя, гада. Знал бы кто, сколько ты мне крови попортил!
– Как его зовут? – поинтересовался Скиф, подойдя к ограде вплотную.
– Уаф! – Кавказец с разбегу ударился об сетку. – Уаф, уаф!
– Зорро, – представил его Ринат. – Соваться к нему даже не думай. Порвет.
– Такой умный, такой воспитанный пес? – удивился Скиф.
– Спроси об этом у тех, кому он задницу располосовал.
– Сами виноваты. Нечего к сторожевой собаке спиной поворачиваться. Зорро таких типов не уважает, верно, Зорро?
– Уаф! – В голосе кавказца прорезались недоумевающие нотки. Отпрянув от пружинящей сетки, он уставился на человека, осмелившегося заговорить с ним приятельским тоном. Спятил он, что ли? Не понимает, с кем имеет дело? – Уаф, уаф!