Остров сбывшейся мечты
Шрифт:
– Деньги.
– Именно. Они же средства, они же финансы. Если мы с тобой берем за рабочую гипотезу, что Стрежина никому не дурила голову, а искренне верила в свой выигрыш, значит, она жертва. Сюда же вписывается случай с Липатовым, которого просто постарались убрать с дороги, как только он попытался вмешаться и подключить третьих лиц, то есть нас с тобой. Но осуществить такой розыгрыш, да еще и с поездкой черт знает куда, на край мира, можно только обладая приличным запасом банкнот в кармане. А лучше – весомым банковским счетом.
– Наем актрис, всучивших ей билет, – принялся считать Бабкин, загибая
– Не обязательно, – возразил Макар. – Соломоновы острова – это тебе не Соединенные Штаты, у которых каждый островок описан, оприходован и занесен в толстую синюю книгу под инвентарным номером. У них там полный бардак, они никак с государственным строем определиться не могут. Местным папуасам вообще не до того, чтобы острова считать, тем более что их там как грязи.
– Папуасов?
– Островов! Папуасов тоже, кстати. Только там не папуасы, а куча разных племен из меланезийцев. Короче говоря, вполне может быть, что для жизни на одном из островов ничего не требуется: ни бумажек всяких, ни разрешений. Приплыл на остров – и живи сколько влезет. Но в любом случае организация всего процесса требует больших затрат.
– Зачем? – упрямо повторил Бабкин. – Зачем кому-то отправлять девушку на необитаемый остров? Слушай, а может, она просто умерла? – вдруг осенило его. – Сама по себе! Представь: богатый поклонник решил сделать любимой женщине сюрприз, обыграл все так, чтобы Стрежина точно не отказалась. Привез ее на остров, а там – бац! – змея.
– Или голодный папуас, – безо всякого воодушевления отозвался Макар, глядя на напарника сверху вниз. – Может быть, конечно, почему бы нет? И должен я тебе сказать, мой пессимистичный друг, что для нас с тобой это была бы самая простая и хорошая версия.
– Что же в ней хорошего?
– То, что в ней не имеется сбитого машиной Антона Липатова. То, что над ней не нужно ломать голову и требуется всего-навсего найти богатого поклонника. Но интуиция подсказывает мне, Серега, что все совсем не так просто. Мы с тобой сделали две ошибки подряд: первый раз, когда не придали значения визиту Липатова; второй – когда не поверили словам Стрежиной. Мы пошли по самому удобному пути. Та версия, которую предлагаешь ты, – точно такой же удобный путь, и уже потому я полагаю, что он неверен.
– Убедил, – неохотно согласился Бабкин. – В задницу папуасу ядовитую змею. Но тогда нужно поднимать весь круг общения Стрежиной, отсеивать тех, кто не мог оплатить такое дорогостоящее развлечение… Выяснять мотивы…
– В общем, отрабатывать гонорар, – подытожил Илюшин. – Для начала нужно понять, почему именно Стрежина. Почему не кто-то другой? С семьей будешь ты беседовать или я?
– Давай я.
– Хорошо, тогда я отправляюсь к Каморкину. Пусть рассказывает во всех подробностях, с кем общалась его любимая племянница.
Сказать, что двадцать лет назад семья Стрежиных бедствовала, было бы неверно. Сергей Иванович Стрежин работал завхозом на небольшом деревообрабатывающем предприятии, его супруга Галина Михайловна трудилась швеей, и оба вполне могли прокормить как себя, так и двух дочерей.
Вика поняла, что с родителями что-то не так, когда ей было около восьми лет – до того она искренне полагала, что всем детям при рождении выдают таких кривобоких маму с папой, и с этим ничего не поделаешь. В тяжелых случаях с ними в комплекте идет старшая сестра, но нужно радоваться хотя бы тому, что не брат. И что одна сестра, а не две.
Отец и мать Вики Стрежиной отличались потрясающей экономностью. Даже, пожалуй, и экономностью-то их странную черту можно было назвать с натяжкой – скорее тягой к сбережению всего во всех возможных сферах. С работы оба волокли все, что можно было уволочь без риска для жизни. В квартире из ящиков вываливались обрезки досок, торчали обрывки грязно-серых клочков ткани, в туалете могла попасться вата, а в кухне – винты и шурупы.
Стрежины использовали все. Шелуха от очищенного лука не выбрасывалась, а складывалась в отдельный пакетик: из нее Галина Михайловна делала отвар, которым красила волосы. На всех подоконниках в квартире стояла герань – не для красоты, а потому, что запах ее должен был отгонять моль. Чтобы герань лучше справлялась со своими обязанностями, ее тщательно удобряли: толкли яичную скорлупу в порошок, ссыпали в банку и по мере надобности подсыпали в горшки.
Однажды Вика, забывшись, выкинула скорлупу от съеденного на завтрак яйца. Однако старшая Стрежина имела обыкновение проверять ведро перед тем, как вывалить в мусоропровод: вдруг что-нибудь ценное случайно выбросили! Обнаружив скорлупу, Галина Михайловна выпучила глаза, моментально вычислила преступника и устроила показательное выступление. Выступление сводилось к тому, что когда-нибудь ее младшая дочь вырастет большая, станет зарабатывать много денег, а сейчас она сидит на шее у отца с матерью, которые все жилы себе выкручивают. И пока она так удобно устроилась, свесив ножки, пусть и думать не смеет о том, чтобы плевать на интересы семьи!
Вика была отшлепана. Когда она, зареванная, пыталась заснуть в кровати, через спинку перевесилась голова старшей сестры, и Нинка прошипела:
– А завтра я папе расскажу, что ты блесну в школу отнесла!
Нинка не была злобной, но ее вредность не раз отравляла Вике жизнь. Вика затаилась под одеялом и чуть не расплакалась снова. Потому что блесну, одну из десятков валявшихся у отца в ящике, она и в самом деле отнесла в класс, чтобы показать Левке Малежину: блесна была красивая, золотистая и гладкая. И Левка немедленно выпросил у нее сокровище, а она, конечно же, согласилась, потому что Малежин был толстый и хороший. Она знала, что отец никогда не ловит рыбу, а блесны притаскивает домой с работы и подбрасывает соседу-инвалиду, чтобы тот сбыл при случае на рынке. Вот и отдала.
Но у Стрежиных экономили на всем, и пропажу блесны отец мог расценить как посягательство на устои семьи.
По воскресеньям Галина Михайловна готовила еду на неделю вперед. Заранее покупались шесть соленых селедок, от которых отрезались скользкие темно-серебристые головы и бросались в кастрюлю – вариться. Девочки разделывали рыбные тушки, и кости с кусочками рыбьего мяса кидали следом за головами. В кухне мерзко воняло селедкой, но мать выглядела очень довольной. Она нарезала картошку, морковь, много лука, и, процедив варево, бросала в него овощи. На выходе получался селедочный суп, гордо именуемый в семье Стрежиных рыбным.