Остров Сердце
Шрифт:
– Борцы за наше светлое будущее, мать их… Вот тут, кажется, главное, – Гирин чуть отодвинул листок, как все дальнозоркие люди, и прочел:
– "Если в течение одного дня власть не обеспечит безопасность захваченных заложников и не обезвредит террористов, объединенная оппозиция перейдет к решительным действиям.
Мы призовем людей к гражданскому неповиновению и всеобщей бессрочной забастовке.
Мы обратимся к армии и ко всем силовым ведомствам с призывом не выполнять приказы обанкротившегося режима.
Наш лозунг, обращенный к людям в погонах: "Поверните
Мы требуем проведения честных и демократичных выборов, но исключительно под международным контролем.
Долой антинародный режим Фадина-Бутина!".
Гирин бросил бумагу на стол и спросил:
– Ну как?
– Попахивает государственным переворотом…
– Именно! – согласился генерал.
– Что я должен делать?
– Благодарю за мужество, Беркас Сергеевич! Самолет ждет – реактивный "Фокер"… Через час уже будем в Астрахани.
– Вы тоже летите?
– Нет, вас одного отправлю, – усмехнулся Гирин. – Давайте уж вместе!
Тучи над Родиной
Ново-Огорево. Зал совещаний
По негласной традиции, после ухода президента со своего поста прежняя резиденция сохранялась за ним пожизненно. А вновь избранный глава государства обустраивался на новом месте.
Ельцину, несмотря на импичмент, оставили огромную территорию в Горках-2. Сменивший его отставной генерал Иван Фадин, или Шарпей, как его за глаза называло все окружение за отвисшие щеки и огромные складки на лице, уголовное преследование своего предшественника неожиданно прекратил и занял пустующую резиденцию в Ново-Огорево.
После добровольной отставки Шарпея обязанности президента исполнял глава правительства Владимир Бутин. Он тоже выселять предшественника не стал и использовал для совещаний свою премьерскую резиденцию в Барвихе, давая всем понять, что именно она вскоре станет президентской.
Но в этот раз по распоряжению Бутина совещание назначили в Ново-Огорево. И в этом был какой-то скрытый смысл, какая-то хитрость начинающего президента, которого все быстро признали именно президентом, а вовсе не "И.О.", так как в его победе на предстоящих выборах никто не сомневался.
…Бутин танцующей походкой бывшего боксера стремительно вошел в зал заседаний. Еще несколько месяцев назад он сиживал в самом дальнем конце длинного овального стола, в должности начальника Службы внешней разведки. Теперь же он занял место председательствующего и напряженно разглядывал участников совещания, как бы взвешивая, на что способен каждый из них.
Николай Петрухин – секретарь Совбеза, которого он сам и назначил сразу после прихода в Кремль. Петрухина он знал по совместной работе в разведке и доверял безоговорочно.
Франц Зубаров… Что-то невозмутимо читает на экране своего ноутбука, так как не привык терять ни одной минуты попусту. Не человек, а машина! С тех пор, как Бутин стал И.О. президента, все заботы по организации работы правительства легли именно на Зубарова. Готовый премьер. Но при всех незаурядных талантах ставить его во главе правительства нельзя. Слишком напорист, чересчур самостоятелен и патологически нелюбим народом за резкие высказывания. Но сегодня его холодный расчетливый ум и внутренняя отвага как нельзя кстати…
Карасев, Председатель Государственной Думы. Этот политический долгожитель хорош рассудительностью и осторожностью. Он всегда вылезет со своим "знаете ли" и заставит сомневаться в принятом решении. Но без этого тоже нельзя! Кто-то же должен подвергать сомнению даже самый безупречный план действий.
Богомолов будет, как всегда, нести ахинею… Как это Фадина угораздило двинуть его в председатели Совета Федерации? Впрочем, это беда всех военных, даже умницы Шарпея – каждого человека в погонах числить на порядок умнее любого штатского. Когда-то Богомолов был у Фадина порученцем – "подай-принеси". Теперь этот отставной ординарец надувает щеки в кресле третьего человека в стране. Лезет в каждую дыру и делает заявления, над которыми вся страна потешается, а оппозиция млеет от счастья. И кличка у него в народе – "Люминий", по известному анекдоту.
Бутин вздохнул, посматривая исподлобья, как Богомолов что-то шепчет на ухо министру обороны Сергееву, а тот, в свою очередь, передал услышанное соседу, директору ФСБ генералу Нащекину. Все трое заулыбались, но, поймав тяжелый взгляд Бутина, сразу изобразили на лицах серьезность и сосредоточенность.
По мере того, как Бутин вглядывался в каждого участника совещания, в комнате воцарялась все более глубокая тишина. Наконец она стала, как принято говорить, звенящей. Все даже шевелиться перестали, ожидая, что скажет, как они между собой выражались, "начальник страны". В этом молчании был и свой особый чиновничий вызов: мол, поглядим на тебя, начинающий президент, каков ты в серьезном деле…
Бутин продолжал молча разглядывать застывших соратников.
Наконец, он тихо сказал:
– Как вы знаете, ситуация чрезвычайная. Никто не будет возражать, если мы пригласим для участия в совещании… – Бутин запнулся и, слегка покраснев, продолжил: – Ивана Михайловича Фадина?
Все поняли причину его небольшого замешательства: он чуть было по привычке не произнес "Шарпея".
– Значит, возражений нет? А вот как раз и он.
Вот почему совещание назначено именно в Ново-Огорево…
В зал шаркающей походкой вошел грузный пожилой человек в мятом спортивном костюме. Он молча пожал Бутину руку и, тяжело дыша, пошел на противоположный конец длинного стола.
– Иван Михалыч! – встрепенулся Бутин. – Садитесь сюда, справа от меня.
– Справа от вас, Владимир Владимирович, пусть сидят люди, которые вместе с вами будут принимать решение и нести за него ответственность. А я простой пенсионер. В уголке посижу, послушаю. А если что путное надумаю, скажу…
– Хорошо! – согласился Бутин. – Да, и Кротова пригласите! – обратился он к стоящему возле дверей молчаливому человеку. – Никто не возражает?