Остров священной гусеницы
Шрифт:
Астроном целый день рассказывал мне о звёздах, о Белой стране, всё что знал, многое придумывал, многое и не надо было придумывать, оно придумывалось само. Я спросил его за птиц, он перешёл на шёпот, постоянно оглядываясь: -Птицы, это табу, это нельзя! Птицы-враги Священной Гусеницы, «всё что летает, должно быть уничтожено», процитировал он Священную книгу. Оказывается, ещё в давние времена, уничтожены были птицы, ангелы, демиурги, бабочки…-Погоди, мне когда– то Учитель рассказывал, что гусеницы произошли от бабочек,-Сказал я. Астроном побледнел, закрыл мне ладонью рот: -Учитель не мог такое сказать, в храме лежит железная нога Священной Гусеницы, каждый добросовестный прихожанин дважды в месяц целует ежели не мог ты встретиться с Учителем, он полгода назад уехал в страну «Ё».Я забыл совсем, что здесь может быть всего один Учитель, который уехал в страну «Ё», потому что он родился в этой свободолюбивой стране. Здесь, один раз в три года, делается паломничество в страну «Ё», каждым, кто, каким– то образом связан с этой страной. Я попросил Астронома рассказать за две страны подземелья. Он обиделся, это у вас там подземелье, а у нас нормальный мир, и люди у нас нормальные, и не едят мясо пойманных обезьян, поджаренное на кострах. А про эти страны ты узнаешь потом, только лучше Белой страны ничего нет. Ему показалось, что мы засиделись в пыльной и душной комнате, и он меня вытянул на улицу. Я вспомнил о разговорных камнях. Он подвел меня к одному: камень, как камень, только раковина на самой верхушке, как у молюска. Оказывается, они живые, и питаются земной энергией, в нашей стране есть специальная служба, которая выращивает эти камни. Говорят, что есть даже такие камни, к которым и подходить не надо, сказал заветное слово, и говори с кем хочешь. А так, всё просто, называешь имя с кем хочешь поговорить, если он подошел к камню, то говори, сколько хочешь, хоть целый год разговаривай, только 3 серебряных блёстки у тебя, каждый год, изымут за услуги связи. У каждого имени свой сигнал вызова, его можно даже транслировать в мозг, так удобнее пользоваться. Астроном отошел от меня, и мы тут же испытали камни связи, следующий сигнал я услышал у себя в голове. Звонил Историк, приглашал на встречу клуба секретных любителей музыки, называл явки, пароли. Мы с ним договорились встретиться завтра, я пообещал к нему зайти, ближе к обеду. Ему нравилось любое действие окутывать тайной, создавать культ на пустом месте. Каждый придумывал сказку, в которой жил! Историка считали странным, но богатым человеком. Между прочим, с ним было очень интересно, он знал 1000 занимательных историй и загадочных случаев, это была неисчерпаемая копилка всего, что творилось в этом мире. Астроном ему всегда проигрывал в спорах, злился, иногда доходило до рукопашной, но их, как магнитом, тянуло друг к другу. Он категорически отказался идти к Историку, этот звонок окончательно испортил Астроному настроение, он ушёл от меня, что -то бурча себе под носа я поплёлся в сторону неисследованной улицы, она уходила вправо от площади, от самого фонтана, далеко оставляя за собой, и тюрьму, и офис всего, в том числе и связи.
– Улица Ковролётная, -прочитал я на табличке дома. Странное название, и магазины какие– то странные, здесь продавались парики, накладные брови, ресницы, всё для женщин. Я был единственным мужчиной на этой улице, женщины, стоящие за прилавком, попадающиеся навстречу, по ходу моего ознакомления с городом, здоровались со мной, как с обречённым, как с принцем, спешащим на обед дракона, в качестве любимого блюда. К концу улицы прохожих не осталось совсем, на стук моих шагов, ко мне подошел слепой старик, спросил, на какую улицу он попал. Я ответил. Старик, только услышал про Ковролётную,
– Может быть Популярная или Попутная, -подумал я. На этой улице был единственный на весь город магазин сантехники, со светящимися унитазами на витраже. Мне надоело обследовать город по его второстепенным улицам, легче было найти карту города, где обозначено всё не особо значимое, и только на случай, если мне понадобится магазин скрепок или иголок с нитками. Я вновь вышел на Цветочную и пошел к площади. На площади, как всегда, кто-то чего-то строил; наверное, очередной праздник приближается.
Историк с Астрономом появились через неделю-злые, задумчивые, сильно помятые, на мои вопросы, только огрызались и сразу завалились спать. Выручать им кого– то явно расхотелось. Когда на следующий день, оба выручателя пришли в себя, и встретились у нас дома, то от их крика и взаимных упрёков, я думал, что крышу сорвёт. И самое интересное, что один рассказывал одно, другой другое, как будто не вместе были. Но совместив, как-то их рассказы и убрав эмоции, подтверждающиеся регулярными пинками и щипками с обеих сторон, я прояснил всю картину происшедшего.
На Свистульку постоянно сыпались жалобы, вода в острове имела свойство заканчиваться быстрей, чем набираться. Свистулька был далеко не юн, да ещё любил пофилософствовать, а когда он решал ту или иную мировую проблему, он забывал про воду, про остров и про всю вселенную. Романтичную работу водоноса он не любил, умудрился порвать оба кожаных мешка, в которых переносил воду, и проклинал тот день, когда его уговорили, за пол срока тюремного заключения, поработать водоносом на острове Святой Гусеницы. Кое как отмучав очередной день и вручив оба порванных мешка служащим для ремонта, он решил разведать внутренности храма, поискать что ни будь водоносящее, водосамопередвигаемое, что ни будь полегче кожаных мешков. Чтоб ему пусто было! Он залез в самое святое-святых–в пещеры Великой Гусеницы. Осквернив своим прикосновением реликвию древности, которую он назвал канистрой под воду, вылив всё её содержимое на груду железа, валяющегося в углу. То, что было в канистре, он назвал вонючим маслом, быстро разъедающим ржавчину. Через некоторое время из груды ржавчины, появилась железная рука и потянулась к остальным канистрам. Свистулька испугался и убежал с криком, к своей келье. Его пытались успокоить, привести в чувство, но он только свистел и говорил: -А-А-а-а-шс-шс.Когда наконец он смог более-менее связано рассказать, что случилось…все ринулись в Храм. Но там никого уже не было, не было и железной ноги Священной Гусеницы. Только был огромный туннель и записка, выбитая на стене зубилом: -Всё своё забираю с собой. Исполнительный орган демиургов Г-66(для остальных дураков-Гусеница.)Пол часа все стояли с раскрытыми ртами. Потом начался шум, третья часть рванула по новому туннелю, догонять божественную Гусеницу, которой уже след простыл, она успела наделать столько пещер и лабиринтов, что догоняльшиков месяц собирать с помощью «Ау» пришлось, другие говорили, что всё это засекретить надо, третьи, которых было больше, посчитали себя одураченными, наливались и краснели от злости, а когда их терпение перелилось через край, то тут такое началось…досталось всем – и за папу, и за маму, и за целование железной ноги. Но больше всех досталось бы самому Свистульке, если бы его не утащила Святая Гусеница, после которой в келье, только туннель остался. Как только эта заварушка началась, один знакомый монах позвонил Астроному. Вот мы с Историком и ринулись спасать Свистульку, а приехали в самую середину разборок, когда все лупили всех, а больше всего досталось жрецам, монахам и их родственникам. Я только одного не пойму, кто сказал толпе, что мы друзья Свистульки? … Три дня, по новому туннелю, между островом и Белой страной вместе с монахами убегали. Кстати, этот новый туннель, этот Исполнительный орган Г-66 вырыл, для каких целей, а кто его знает.В первый день, когда люди мутузили друг друга, он водопровод на острове сделал, видимо Свистульку достала эта не наполняемая чаша с водой. Нет худа, без добра, теперь острову водонос не нужен.
Глава 4.
В Белом царстве пахло жаренным, первыми этот запах почувствовали храмовики, они пропали в один день, даже из политики. Никто уже не заикался о 15 процентах годовых в пользу храма. А ожившая Гусеница за ночь выстроила, что-то типа Ковролетной переправы, по туннелю связывающим Белую страну с островом. Хочешь на корабле сутки пиляй, хочешь-в карете, за пару часов. Только, пока смута не закончится, правительство решило войска к туннелю подогнать и закрыть Ковролетное сообщение. А народ, управляемый стихией, открыл сезон охоты на храмовиков, пошли повальные обыски, аресты. Половина населения гонялось за священниками, половина прошла через камеры местной тюрьмы. Меня схватили первым, как пособника главного жреца. Таких пособников собралось больше 10000человек, никто из них жреца не смог описать. По камерам ходил художник, по общему описанию жрец был абсолютно лысым, похож на Фаллос с крыльями, сидящий в железном сапоге Великой Гусеницы. Под это описание подходило больше половины служащих культа ползающего идола. Слава Великой Гусенице! Такими словами начиналось каждое утро в Белой стране, в течении многих тысячелетий. При обысках нашли и повыпускали много птиц, здесь было такое многообразие синичек, зябликов, голубей, попугаев, привыкших к полумраку сов, даже одного страуса и двух пеликанов. Они мгновенно заполнили небо подземного царства, большая часть из них улетела, найдя путь наружу, но некоторые остались: совам, попугаям и голубям, родившимся здесь, пришёлся по вкусу местный корм и безветренный тёплый климат. Нас по одному вызывали к следователю, потом люди пропадали, в крайнем случае никто не вернулся. Камера была забита полностью, моих знакомых никого не было, люди ни с кем не разговаривали, ходили ужасные слухи. Наконец дошла очередь и до меня. Меня вело целых шесть жандармов, вооруженных булами. Следователь начал из далека, что то рассказывал о колдовстве, о политике, о грязных интригах храмовиков, закончил тем, что за один камень он освободит меня от смерти и трибунал приговорит меня к депортации.Так оно и вышло, хорошо хоть камни я запрятал в разных местах, как советывал мне Астроном, иначе отобрали бы все.На улице Ковролётной образовался целый лагерь, жандармы цепью окружили площадь с осуждёнными, меня просто втолкнули внутрь цепи, и я оказался в объятиях Историка: -Я уже давно наблюдаю, как тебя ведут. Хорошо хоть так, мы живы, Спасатель с нами, а значит не пропадём. Мне бы его оптимизм. Больше никого наших не было. Историк радовался, что хоть меня нашёл, а может в страну Эха кого-то раньше отправили? У него было немного перекусить, он уже третий день находился в лагере. Здесь было трудно с едой, мы были осуждены, значит вне закона, деньги, что отдавались охране на еду, просто пропадали. Карет для переезда не хватало. Был полнейший хаос и беспредел. Мы нашли местечко потише и поспокойней, это хоть дало возможность, что -то кинуть в желудок и осмотреться. Тебе не кажется странным, что здесь одни мужчины? Неделей назад, на эту улицу, нельзя было не одного мужика загнать?
– обратил внимание я Историка. Он задумался, а потом придвинулся ко мне поближе, и на ухо, шёпотом: -Нас, под шумок, за наши же деньги, продали. Потом Историк рассказал, что нас ждет в стране Эха, и что она из себя представляет.
Когда на Земле царило согласие и покой, и в долине, омываемой великим Индом, было много дичи, не было недостатка в воде и пище. Редкий путник, странствующий в этих местах, мог найти себе безопасный кров под сенью вековых деревьев, чьи плоды украсили его стол, чьи ветви защитили бы его от ветра и дождя. И любой, прохожий местный житель, рад бы был поделиться едой с путешествующим. Достаточно было короткого рассказа, чтоб насытить любопытство аборигена. В том месте, где река Инд, несёт свои воды в Аравийское море, были леса, стада диких буйволов паслись по её берегам, люди, заселяющие эти земли, занимались скотоводством, немного земледелием, охотой. Вместе возделывали землю, вместе праздновали день собранного урожая, вместе защищались от хищников, но от тех хищников, что пришли, одновременно с севера и с юга, защиты не было. Они хитростью зазвали вождей племён на пир, и отравили их. Всех людей, что попадали к ним в руки, сделали рабами; и заставляли, под угрозой смерти, вырубать деревья, выкорчёвывая и выжигая пни. Подгонялись длинные плоские лодки и сотни верблюдов, увозившие дерево, древесный уголь, гипс, мрамор, соль, медную руду. За сотню лет не осталось ни одного дерева, пришлые люди дали три потомства, родив новый народ-ариев, построив город Мохеджо-Даро на реке Сарасвати. Новые племена невольников, пригнанные на эту землю, рыли каналы, насыщая почву влагой, получая лучшие корма для скота, лучшие урожаи, для тех, кто рискнул заняться земледелием. С каждым новым поколением, всё больше, и больше люди насиловали землю, не слушаясь голоса разума. Начались войны за воду, из зависти, травили ядовитыми травами, привезёнными из глубины Индии, рыбу и скот, выращенный более удачливыми соседями. Земля умирала. Природа взбунтовалась против человека, погубившего её. Было землетрясение, сильное землетрясение, которое разрушило и поглотило город Мокеджо-Даро, река Сарасвати ушла под землю, а вода стала солёно-горькой, и не пригодной для людей и животных. Но поздно, слишком поздно началось это очищение, земля умерла окончательно, превратившись в пустыню. Народ ариев растворился в истории, дав семена другим народам. Одна ветвь этого древнего рода ушла под землю, по течению скрывшейся реки Сарасвати. Прошло много лет, люди забыли выход на поверхность, люди забыли, что есть земля. Под землёй народ, минуя много веков, пошел тремя путями: одни осели на благодатном берегу океана, где земли богаты корнеплодов, пригодных для пищи, построив химические комбинаты, и основав Белую страну. Вторые, основали военную диктатуру, назвав её страной Эха, объявив врагами демиургов, основанием для вражды стала кровь, которой питаются эти существа. И как демиурги не доказывали, что держат для этой цели кроликов и устраивают охоты на крыс, то в одном, то в другом месте обнаруживались трупы людей, полностью обескровленные, иной раз находили консервы из человечины, они даже выращивают и держат собак, высокоинтеллектуальных чупокабр, которые тоже не брезгуют человеческой кровью. Третьи, создали страну эгоистов, там каждый сам за себя, каждый считает себя личностью, и его мнение самое правильное из мнений. Они назвали её страной «Ё». Почему? Я не знаю. Я там ни разу не был.
–А, что конкретно грозит нам?
– спросил я. Историк схватился за сердце: -А, ты что, ещё не понял? Не ты ли мне только что сказал, что неделю назад, на эту улицу ни одного мужика затащить нельзя было? Потому, что здесь, около карет, постоянно дежурили солдаты-вербовщики, и кого уговаривали, кого спаивали, кого воровали, для войска в страну Эха. Вот увидишь, там на другом конце будут ждать войны, которые будут делать из нас пушечное мясо. А, всех, не вписавшихся в эту, антирелигиозную революцию, кто– то удачно продал в армию Эха. И никакое плоскостопие, никакие камни тебе не помогут, даже сверхдрагоценные, даже если они в почках или в мочевом пузыре. В этой милитаристической стране совсем другие ценности и другая валюта.
Целую дорогу мне Историк рассказывал про страну Эха, то что знал сам. Верховный правитель этой страны-Генералиссимус, у него в подчинении два маршала, у каждого маршала есть один генерал и один адмирал, а дальше всё по субординации, как в любой армии, только названия разные. Самый бесправный это солдат, назови ты его хоть рядовым, хоть зелёным, хоть земляным. Штатных, то есть, мирного населения в этой стране нет. Здесь, если муж-рядовой, то жена-сержант, или наоборот, в зависимости от характера. Все заводы, конструкторские бюро, полигоны ориентированы на военную промышленность, везде охрана и группы допуска. Всё питание и любой товар, можно приобрести, при наличии воинского предписания либо других документов, подтверждающих личность-по продуктовым карточкам. Карточки выдаются командирами подразделений, в случае нахождения военнослужащего в командировке или на военном задании, вне места постоянной дислокации-карточки выдаются военными комиссариатами. В отдельных случаях вместо карточек выдаётся валюта-камнями или звончиками. У нас солдаты-вербовщики получали камнями. Поэтому старались не подходить близко к балконам. У нас очень любили этих солдат, ну о-о-очень!
– Ну, а если маленький появляется в семье, тогда как?
– Историк отреагировал на мою реплику: -Автоматически присваивается звание солдат, рожать приходится в другой стране, проживание до10 лет тоже в другой стране, с обязательным возвращением на Родину. Одежду твою, вместе со шляпой отберут, камни твои пропьют, взамен получишь мундир, который ещё надо будет отработать. Целый год из тебя будут делать солдата, учить ходить строем, маршировать, разговаривать кратко и лаконично, выбивать последние капли разума, чтобы ты был беспрекословен и легко управляем. И за это всё, ты пожизненно будешь должен стране Эха, учитывается даже то, что мы с тобой летим в карете, по прихоти работорговца. Прогноз Историка был пессимистичен, но то что ожидало нас, выглядело ещё печальнее. На территории ковропорта страны Эха, нас ждало человек 100 сержантов, одетых в черную униформу, с черепами демиургов на шевронах. В руках каждого была резиновая дубинка, с помощью которой они нас быстро привели в чувство и превратили в голый, сбившийся в кучу, скот. Врачебный осмотр, избавление от лишней волосатости, прохождение санитарно-гигиенических
– Что, не слышу?
– Взревел сержант, приготовив свою резиновую помощницу. Теперь уже тридцать человек, забыв про свои дела, заорало так, что откликнулось эхо во всех пещерах страны. Это были цветочки. Год службы пролетел как один день–сплошной сон-тренаж, сменяющийся марш-бросками и монотонным отстукиванием каблуков, при строевой подготовке. Имя, я уже не помнил, как меня звали, в строю я был первым по ранжиру, все меня и звали Первым, а кто называл дылдой, получал в нюхальщик, в армии это поощрялось. Наше подразделение прогнали через полигон, испытав на стрельбу боевыми булами, и отправили на позиции, В окопах мы и должны были отрабатывать потраченные на нас государством средства. Первым делом нам поменяли руководство, вместо сержанта-садиста, дали другого и ещё капеллана. Дали бы и похоронную команду, но она где -то в тылу застряла, вместо похоронной команды, каждому выдали по лопате, со словами: -Спасение утопающих, дело рук самих утопающих! То есть, прежде чем тебя убили, сначала вырой яму, застрахуй свои похороны, купи гроб, закажи молебен в Храме, но прежде расплатись с государством. А ещё нас выучили самым главным армейским командам горна: Когда полевая кухня приезжает, и «Прячься, кто может! Изредка мы стреляли в даль, не видя врага, потом прилетал враг и бомбил наши позиции. Мы глубоко зарылись в землю, и по команде горна-Внимание. Воздушная тревога! Можно было выспаться. Бомбы до нас не доставали. Служить можно было, только всегда хотелось спать и сладкого, мне казалось, что за обыкновенное земное яблоко или плод инжира, я готов был Родину продать, только главное не продешевить в торговле. Меня вот продали, а я второй год…и все должен, должен. Историка я больше не видел, мы с ним потерялись при распределении. Лучше бы он тогда был не прав! Сержант, что нам дали, чаще заглядывал к себе во внутренний карман, где была баклажка с медицинским спиртом, для дезинфекции собственного организма, а капеллан боялся всего, даже собственной тени, и почти не выходил из каптёрки, где ему выделили место. Сержант время от времени устраивал строевой смотр, наш внешний вид его вдохновлял на очередной подвиг, который он приловчился делать в недалеко расположенном армейском туалете, по имени-параша. Он регулярно туда бегал, к вечеру иногда доползал до позиций, при этом, в его груди постоянно что– то хлюпало. Сердобольные солдаты затаскивали его в блиндаж и улаживали на уже приготовленное место. Он целую ночь уничтожал противника зашифрованными песнями, без слуха и совести. С противоположной стороны ему кто– то подпевал, разведчики говорили, что это чупокабры пытались в такт нашему сержанту подвыть. Своеобразный хор поддержки армейского солиста. Хорошо, что в казарме данное пенье не прослушивалось, иначе бы удушили его, из милосердия к искусству. Иногда сержанта вызывали к командиру, они там целую неделю решали стратегические планы, пока не появлялись зелёные чёртики, которых рота ловила по округе, специально сделанными сачками. Мы находились далеко и в стратегические планы никак не вписывались. Меня сержант оставлял за старшего, и главная задача была, чтобы полевая кухня мимо не проехала. Там на верху, в ставке главнокомандующего, вечно не хватало немного до победы: кому– то ума, а остальным –денег, поэтому все отдувались на нас, как могли, и откровенно солдат посылали…в атаку без бул. Булы числились на командире роты, и за каждую утерянную в бою, списывались с его карточного счёта, в десятикратном размере. Поэтому мы за свои продуктовые карточки, только расписывались. Я никогда не видел эти карточки и забыл, что такое продукты, то, что привозилось полевой кухней, называлось – баланда, что к продуктам не имеет никакого отношения. После каждой такой атаки, мы теряли человек пять личного состава, их потом ловили далеко от подразделения и через суд, возвращали назад. Война была альтернативой смертной казни. Побегав без оружия, под носом ошалевшего противника, мы возвращались в свои окопы, перед приездом полевой кухни. День пошел в зачёт. Сержанту ротный пообещал медаль за атаку, тот от радости так напился, что домой не пришёл ночевать. Его искать никто не стал, а зря! Я провёл вечернюю поверку, все были на местах, и скомандовал отбой. Поспать спокойно только не удалось. Только подразделение коснулось своих подушек, из каптёрки вылез, пританцовывая, капеллан. Разоружив дневального, для собственных нужд, он, с буллой наперевес, пошёл в атаку на туалет. Капеллан в парашу, без булы боялся ходить. Не знаю, что там случилось, но в бывшем темном туалете, встретились два наших армейских начальника, була автоматически сработала, выкинула убийственный заряд, разнесла туалет на ухарь, абсолютно не задев командиров. Только говорить они разучились, ничего не слышали, капеллан всё время икал, а сержант пускал пузыри, и пахло от них не розами. Из штаба приехала комиссия, нашли сержантский фонарик, ничего не решили и закрыли дело, обязав нас построить новое отхожее место. Старшим опять поставили первого по ранжиру. Теперь, кроме встречи походной кухни, у меня появилась новая задача-строительство, отдельно стоящего, туалета, типа параша. Наши, между собой обсудили случившееся. Сержант наклюкался и завалился спать в туалете, было темно, а тут начал шуметь капеллан, поднимая свою рясу. Сержанту это самоуправство постороннего, в распоряжении его личного кабинета, не понравилась…и он включил фонарик, а дальше случилось то, что должно было случиться. Только легче нам от этого не стало. Два сортира, что мы построили на нейтральной полосе, вдали от наших позиций, разбомбил противник. Такой ожесточённой атаки, на произведения нашего строительного таланта, я не видел с момента моего появления на этом поле боя. Один сортир, который мы соорудили у себя, глубоко в тылу-развалял, лично, ротный, надавав по шапке страждущему и пообещав наши позиции перенести поближе к противнику. Я оказался в цейтноте, и пока все отдыхали, я думу думал, там, где нашел не загаженное место. Вдруг я услышал знакомый голос, шепелявый и с присвистом. Свистулька! Как же ему я был рад, он стоял в свежевырытом туннеле, на платформе Г-66 и подозрительно принюхивался к окружающему воздуху. Потом он пристально посмотрел на меня, и показывая на кучи, спросил: -Это ты сделал? В Белой стране ты был Спасателем, а здесь ты кем работаешь? Мои руки хватали воздух, пока я гнался за Свистулькой по туннелю. Он от засранца убегал быстрее, чем от толпы фанатиков атеизма. Его поймала Г-66, подвесив на крюк за шкирку, только благодаря машине, мы и смогли поговорить. Свистулька долго привыкал к новому имиджу Святой Гусеницы, которая наняла его на работу, в качестве помощника машиниста, где что смазать, где подкрутить. Он признал, что металлический агрегат, является разумным, который выполняет строго заложенную миссию, на этой планете. А так же он с лёгкостью выполняет любую просьбу. Я только подумал: -Вот бы он мне помог с туалетом! Г-66 оставил нас наедине с другом, и пока мы беседовали, успел сделать подземный туалет, с вентиляцией, с канализацией и с говорящими само смываемыми унитазами, притом, выход был прорыт к тумбочке дневального. Свистулька рассказал, что бывший бог всё поделал, что планировал в Белой стране, и теперь примется за страну Эха, здесь у него, где-то подруга работает, у демиургов. А этот туннель, мы замаскируем, он ведёт в сад Историка, ты его не встречал случайно? Я рассказал Свистульке, как они с Астрономом его спасать хотели, потом рассказал, как нас государство предало и продало, только с Историком мы потерялись и ничего про него я не знаю. Свистулька ещё кое что рассказал про туннель из страны Эха в сад моего друга, в Белой стране; он сказал, что за неимением материала, туннель снабжен всего двумя каретами, одна с одной стороны, другая с другой. В течении трёх часов можно шесть человек провезти. А мне больше и не надо, найти бы самого Историка, интересно, как его жизнь сложилась в этом экстремальном мире? Свистулька мне показал вход в туннель и сказал заговорённое слово-Святая Гусеница, только произносить нужно его по-свистулькински, с шёпотом и присвистом. Я потренировался, дважды открыв и закрыв туннель.Г-66показал, что нам пора прощаться, Свистулька заскочил внутрь гусеницы, и она исчезла в земле, перерыв и перелопатив все «художества» нашего армейского коллектива. Я даже не попрощаться, не поблагодарить за туалет не успел. О нашем туалете поползли слухи, приехала комиссия от генерала, сказали, что нам не положено иметь такую роскошь, попытались демонтировать унитазы. Но те по пути их обматерили и даже покусали, сами добрались назад и само установились. Была ещё одна, и последняя попытка, переместить наше подразделение, но куда бы нас не селили, туалет следовал за нами, с выходом к тумбочке дневального. После этого про нас забыли, правда мне, за своевременное строительство туалета присвоили звание сержанта и поздравили с полагающимся отпуском. Но когда в генеральской бухгалтерии пересчитали мои долги, то я оказался должен ещё больше, чем был, поэтому был найден третий, оптимальный путь: отпуск я могу провести при части, с вычетом стоимости блюд походной кухни, и проживания в казарме. Когда я просмотрел разнарядку бухгалтеров по моему казарменному отдыху, то выходило, что я отдыхал в лучшей гостинице Белой страны, при трехразовом ресторанном питании, где экзотика окопов и периодические бомбардировки неприятелем, приравнивались к лазурному берегу подземного океана. Я понял, что лучший отдых, это отдых на фронте, в казармах страны Эха!
Глава 5.
Отпуска было 60 дней, я только жалел, что не было гражданского костюма. Так мне эта форма надоела. И всё-таки я решил рискнуть, и проехать туннелем Свистульки. Отдыхать, так отдыхать, и произнеся заветное слово, я влез в карету, и она меня понесла в Белую страну, к которой я уже успел привыкнуть. Я так рассчитал, чтобы прибыть ночью, и чтобы поменьше меня видели в военной форме, с сержантским шевроном. После революции видно ночи в государстве отменили, освещение падало, но незначительно, были светлые, белые ночи. Это было так непривычно. На улицах никого не было, не светились неоновые вывески, по дороге валялись порванные плакаты. В разбитых витринах магазинов гулял искусственный ветер, кондиционеры никто не выключал, за весь путь к дому Астронома, я не встретил ни одной влюблённой парочки. Странно, очень странно! Город как будто вымер! Астроном долго не просыпался, боялся открывать двери, а когда открыл, услышав мой голос, но испугался моего мундира. И заплакал, когда я его прижал к груди. Он сильно похудел, его шатало, дома, из еды, был только чай. Я нашёл в кармане несколько сухарей, для Астронома это был настоящий праздник. Когда мой друг отошел от шока, вызванного моим появлением, и всхлипывая, рассказал, что произошло в стране за эти полтора года, пока я отсутствовал. Всё рухнуло,-Астроном так и сказал,-всё рухнуло. За первой партией депортации, пошла следующая, и так было до тех пор, пока страна Эха, видимо набравшись солдат, перестала платить. Потом верхушка радикалов, командующая массой осознанных людей, лишённых антагонистических предрассудков, просто пропала. Купила или отняла последний корабль, и уплыла в неизвестном направлении, забив все каюты валютой страны, презренными дырявыми звончиками. Вслед за ними пропала полиция, последнего полицейского видели на Ковролётной улице, год назад. Уж лучше участь солдата, чем голодная смерть! Но только его там отлупили и прислали назад-на Родину, в голом виде. Наверно из полицейских солдаты не получаются. Больше мы его не видели. Голодная толпа, ещё по привычке бегала, во всех бедах обвиняя железную Гусеницу, бегать наверно лучше, чем работать, потом и она пропала. Последние, самые предприимчивые, организовали сборку металлолома, и продав весь металл, тоже слиняли. И жизнь теперь у нас, как в сказке-остались одни корешки. А камни, даже сверх драгоценные, здесь ничего не стоят. Всё рухнуло, и химия, и государство, и надежда на будущее. А если учесть, что 80процентов производства всего питания Белой страны, приходилось на экспорт, то не нужно быть экономистом, чтобы спрогнозировать, что ждет в ближайшем будущем соседние страны. Положение было ужасным, но не безнадёжным, но от того небезнадёжен становилось ещё ужасней. Астроном говорил, что люди просто умерли, в своих домах, на полях, копая не съедобные корешки, просто на улице. Их даже черви не грызут, они превратились в высохшие мумии.
И тогда я призвал музыку, и на площади заиграл оркестр, голодные музыканты воодушевились от волшебных звуков, издаваемых инструментов. На площадь потихоньку начал сползаться народ. Город, впервые за много дней, услышал человеческую речь. Каждый подходил ко мне и говорил, что он меткого здесь только не было: и химики, и браконьеры, и контрабандисты и пираты. Город надо было спасать. Рыбаков отправили ловить рыбу, и плав средства нашлись и сети, им помогали браконьеры, жители, что помоложе, отправились собирать корни, остальные пошли восстанавливать единственный химцех по производству молока, что ещё не основательно был освоен металлоломщиками.К вечеру уже что-то видно было, в крайнем случае ухой город накормили, порадовали контрабандисты, выменявшие за драгоценные камни, целый катер набитый с горой продуктами. К концу недели у нас появился первый хлеб, испечённый на нашем предприятии, через месяц…через месяц люди уже не умирали, избрали совет Белой страны, и первым указом этого совета, стал запрет возврата прежних руководителей-воров и расхитителей. Остров только жаль, где я родился, как Спасатель. Людей там совсем не осталось, но какой-то лохматый фанат, из паноптикума, предложил сделать из острова туристический район предложил, ему и карты в руки, не знаю, что он сделает из острова, но его директором острова Святой Гусеницы, сделал совет в тот же день. Даже первый из катеров закрепили за ним, восстановили ковролётное перемещение к острову, и на удивление, первые поступления в казну страны, пошли именно с острова, правда в виде продуктовых карточек и звонников. Что-то надо было делать с валютой, камни совсем обесценились, только контрабандисты ухитрялись получать из них выгоду. Я это понимал. Заработает институт валюты, как нам говорил знаменитый финансист, заработает всё, магазины, рестораны, экономика. Этого финансиста мы нашли умирающим в его квартире, и отпаивали ухой, с ложечки, а теперь ничего, даже румянец появился. А пока…пока все продукты распространялись по спискам, по праву единственного имени, рождённых в Белой стране. И впервые в совете были представлены, и Печник, и Врач, и Посудомойка–люди, спасшие эту страну. Город, как маленький ребёнок, начинал становиться на ноги, делал первые шаги, и с каждым днём всё крепчал, и крепчал. Валюту нашли химики, предоставившие на обозрение совета выращенные кристаллы, с вмонтированными изображениями музыкальных инструментов, и со всеми степенями защиты. Они пообещали в течение месяца предоставить цех, по выращиванию денег, для всего государства. У меня уже почти кончился отпуск, я сделал, что мог для этой страны. В замен…что получил взамен? Да ничего-День образования совета, сделали государственным праздником и назвали «Днем Спасателя», в местном кафе придумали печеное блюдо из сухарей на молоке, обильно сверху посыпанное жареной рыбой, назвали его «Спасателем». Это блюдо стало национальным на столах Белой страны. Я уезжал, Астроном не сдерживал своих слёз, просил остаться, что страна осиротеет без Спасателя. Я одел свою сержантскую форму, возвратиться в страну Эха решил через Ковролётную, представив какие рожи будут у встречающих волкодавов! Меня ждали новые дела. Пока я шел, к поджидающей меня карете, весь город собрался на улице, люди хлопали в ладоши, бросали цветы. Город провел меня овациями! …Вот что получил я взамен.
Встречающие, как испарились, когда я вылез из кареты с шевроном армейского сержанта, никому из них не хотелось попасть на фронт, это они перед гражданскими с дубинками смелые. Мне нравилась роль беспредельщика, я шёл по улицам столичного города, встречные патрули прятались по подъездам, смертной казни в стране не было, а дальше фронта, не сошлют, но мне хотелось, ах как хотелось, парочку этих маменькиных сосунков забрать с собой. Продуктовых карточек у меня не было, в военных магазинах я мог скупиться в долг, но в долг цены кусались, я просто гулял по столице Эха. В кармане лежало предписание, прибыть в часть не позже 24.00.Я просто убивал время, которого у меня было уйма, ближайший ковролёт в девять часов вечера, а там от посёлка час ходу до расположения. Проходя мимо одного здания, я услышал знакомый, не типичный для страны Эха, голос. Он, как издеваясь, катился по мостовой: -Милости просим…Вам не кажется, что эта вещь-эксклюзивна…Извините, что я вас назвал сударыней. И только подняв глаза на вывеску, висевшую на здании, на которой было крупными буквами написано-Центральный музей страны Эха, я понял, кому может принадлежать этот противный неэховский голос. Вхождение армейского сержанта в музей, это равносильно появлению кобры в женской бане, музей мгновенно опустел, оставив меня один на один с экскурсоводом. Экскурсовод, одетый в мешковатую форму рядового, запинался, бледнел, смахивая рукавом пот с лица и постоянно поправляя очки, не мог доложиться по форме, и уже готов был получить взыскание, в виде десяти отжиманий или чего похлеще. Меня, в этой форме, он явно не узнавал, для него в музее, я был бог, сидящий выше Святой Гусеницы. Я его хорошенечко встряхнул: -О ба, Историк! Нехорошо старых друзей не узнавать! Он, по привычке, схватился за сердце: -Я, господин сержант, никак нет…Спасатель! И Историк помчался закрывать музей. Он рассказал про ад, который ему пришлось пройти, как его забивали насмерть, как хотели дважды комиссовать, как абсолютно не пригодного к армии…но помог его величество случай, предыдущий директор музея попросил политического убежища, находясь на отдыхе в стране «Ё». Соседняя страна забрала его с удовольствием, вместе с армейскими секретами, который этот директор скрупулёзно копил несколько лет. Говорят, что у него был компромат на самого Генералиссимуса. Потом я рассказал ему всё, что случилось со мной, рассказал за Свистульку, за секретный туннель, ведущий в сад его дома, в Белой стране, рассказал всё про Белую страну, про новую валюту, про то, что осталось меньше 10 тысяч жителей, про новое возрождение, про остров. Теперь я хоть знал, где мне искать Историка. Он сначала схватился за секретный туннель, а потом притих, даже мне показалось приуныл: -Каждому человеку даётся жизнь, чтоб он выполнил возложенную на него богом миссию