Остров Тамбукту
Шрифт:
— Идем! — сказал я Зинге и вышел из хижины.
Мы пошли в селение. Придя на площадку, я увидел перед хижиной вождя тех же дикарей, которые нападали на меня. Они едва держались на ногах, покачивались и дико орали, словно перекрикивая друг друга. По всему было видно, что они пьяны. Кто их напоил? И зачем? Чтобы они меня убили? При моем появлении с ружьем, дикари бросились врассыпную и скрылись в лесу.
В хижине я застал вождя и главного жреца. Они сидели на нарах и о чем-то оживленно спорили, а в стороне молчаливо прислушивался к их разговору Гахар. При моем появлении, они замолчали. Я думал, что Арики испугается, по крайней мере, ружья, но он не двинулся с места и не удостоил меня взглядом. От него несло коньяком. Лицо у него было сморщенное и холодное. Что-то отталкивающее было во всей его щуплой фигуре, покрытой черной сморщенной кожей, и в его остром, злом взгляде, который пронизывал и заставлял содрогаться.
— Ты почему хотел меня убить? — закричал я на него. — Почему хотел живым меня сжечь?
— Потому что ты виновен в беде, постигшей наше племя, — мрачно пробормотал главный жрец. — Крокодил требует жертву...
— А ты знаешь язык крокодилов? — спросил я его. Арики злобно глянул на меня.
— Нет!
— Тогда ты откуда знаешь, что крокодил требует жертву?
— Белые листы мне сказали.
— Вздор! И у меня есть белые листы. Они мне сказали, что Арики лжет.
— У тебя нет белых листов! — крикнул разъяренный Арики. — Ты лжешь!
— Ну хорошо! Подожди меня здесь и увидишь, что я не лгу.
Я быстро вышел, сбегал в мою хижину, взял одну из книг, принесенных с яхты, и снова вернулся в хижину вождя.
— Вот! — обратился я к главному жрецу и показал ему книгу. — Видишь? И у меня есть белые листы.
Это произвело очень сильное впечатление и на Арики, и на Боамбо, и на Гахара. Главный жрец молчал, словно онемел. Он просто не знал, что сказать. Я перелистывал перед его носом страницы книги, и он ни на минуту не сомневался, что это такие же «белые листы», как его собственные.
Главный жрец растерялся, но быстро пришел в себя и сказал:
— Твои листы сделаны пакеги и не говорят правды.
— И твои сделаны пакеги, — возразил я.
— Нет! — ответил Арики. — Мои листы от Дао и поэтому говорят правду. Они были у меня до того, как пакеги появились на нашем острове.
«Этот человек, как кошка, никогда не падает на спину», — подумал я. Даже и сейчас, когда мне удалось посеять сомнение в его душе, он не сдается и настаивает на своем: «Андо, пакеги гена, нужно отдать крокодилу...»
Видя, что так мне с ним не справиться, я решился на рискованный шаг.
— Хорошо, я согласен, — сказал я.
— Что? — встрепенулся Боамбо. — На что ты согласен?
— Я согласен быть принесенным в жертву крокодилу. Ведь ты этого хочешь? — обернулся я к Арики.
— Да!
— Хорошо, я сам пойду к крокодилу. Главный жрец живо спросил:
— А ружье возьмешь с собой?
— Нет, не возьму, успокойся. Но буду защищаться, говорю тебе прямо. Или крокодил меня сожрет, или я его убью.
— Голыми руками? — спросил встревоженный Боамбо.
— Нет, ножом. Ты что скажешь? — снова обратился я к главному жрецу.
— Нана — пусть будет так! — кивнул он головой. Я спросил его, кто дал малоу людям, которые хотели меня убить.
— Шамит, — ответил главный жрец.
V
В тот же день, перед заходом солнца, я зашел в хижину вождя. Я застал всю семью в сборе. Зинга и ее мать приготовляли ужин в большом горшке, который весело клокотал на огне, а Боамбо починял небольшую сеть для ловли рыбы. Только Амбо отсутствовал. Я держал в руках большой острый нож и прочную веревку, сплетенную из лыка пальмовой коры. Увидев меня, Боамбо спросил:
— Идешь?
— Иду.
— И этим ножом убьешь крокодила?
— Да.
— Не ходи, Андо! — тревожно сказала Зинга. — Ты не сможешь убить крокодила ножом. Он тебя сожрет!
— Не сожрет! — уверенно возразил я.
Но мои слова не успокоили ее. Ее глаза наполнились слезами.
— А зачем тебе веревка? — спросил меня Боамбо. — Ты, может быть, хочешь его связать, прежде чем убить?
— Нет, конечно, — усмехнулся я. — Я хочу связать ею маленького поросенка.
— Поросенка? — удивился Боамбо. — Ты хочешь накормить крокодила поросенком?
— Да, я пожертвую ему маленького поросенка, но он будет последней его добычей. Потом я его убью.
Зинга неожиданно встала, быстро подошла ко мне и, взяв меня за обе руки, умоляюще сказала:
— Не ходи, Андо! О, не ходи на бухту! Крокодил сожрет тебя! Я тебя не пущу, Андо! Ты никуда не пойдешь!
Она просила, обливаясь слезами, но я не мог отказаться от того, что надумал. Мать Зинги, до сих пор молчаливо слушавшая, присела к огню и строго заметила дочери:
— Оставь его, он убьет крокодила. Андо знает что делает.
Вошел Амбо с большим мешком на плече, полным кенгаровых орехов, свалил его на нары, сел к огню и размешал головни. Ноги у него были мокрые. Пока он их сушил, Зинга сообщила ему, что я надумал ножом убить крокодила.
— Ножом? — он с удивлением посмотрел на меня. — Это правда?
— Правда, — подтвердил я.
Он немного помолчал, а потом решительно сказал: Хорошо, и я пойду с тобой. Помогу тебе...
— Не нужно, — возразил я. — Я сам убью крокодила. Тогда уж Арики замолчит, не так ли?
— Да, тогда он замолчит, — подтвердил Боамбо. — А народ возненавидит его еще больше. Все скажут: «Андо не виноват. Если бы он был виноват, крокодил сожрал бы его». И они поймут, что Арики лгун.
Боамбо был прав. Если мне удастся убить крокодила, туземцы вздохнут с облегчением и будут мне благодарны, а басни Арики о том, что я в чем-то повинен, рассеются как дым. Это обстоятельство еще больше толкало меня осуществить мое намерение, несмотря па всю его опасность. Вождь снова меня предупредил: