Остров в море
Шрифт:
– Иди в свою комнату, – приказала тетя Марта. – Сними платье и умойся. Затем проведешь там весь остаток дня.
Штеффи повиновалась. Она повесила платье как обычно на спинку стула и умылась в каморке для умывания. Она не осмелилась надеть чистое платье. Вместо этого натянула ночную рубашку поверх нижнего белья, хотя еще был день.
Тетя Марта вошла в комнату, взяла платье и ушла, не говоря ни слова. Дверь с грохотом захлопнулась.
Штеффи выдвинула нижний ящик комода. Она достала фарфоровую собачку, развернула носовой платок и поставила фигурку на комод рядом с фотографиями. Затем взяла
– Мама, – прошептала Штеффи, глядя на фотографию. – Мама, я хочу домой.
С кухни слышался шум. Вскоре до нее донесся запах еды, но тетя Марта не позвала ее обедать. Снова послышались звуки, затем все стихло.
Штеффи ничего не ела после завтрака кроме ежевики. Даже рыба показалась бы ей сейчас вкусной.
Только спустя несколько часов тетя Марта поднялась в комнату Штеффи и принесла ей стакан молока и несколько бутербродов с маслом на тарелке, которую поставила на стол у окна. Выходя из комнаты, она обернулась и сказала:
– Вера Хедберг. Подходящая компания. Такая же неряха, как ее мать.
Затем она закрыла за собой дверь, прежде чем Штеффи успела спросить, что она имела в виду, и чем так плохи Вера и ее мать.
Когда Штеффи села есть к окну, она увидела велосипед тети Марты, прислоненный к сараю. У него соскочила цепь.
Глава 12
Однажды воскресным вечером, в конце сентября, тетя Марта попросила Штеффи надеть пальто. Предстояло пойти на «собрание молящихся». Штеффи не знала, что это такое, но послушно оделась и отправилась вслед за тетей Мартой. Они пришли в поселок к деревянному дому, который назывался «пятидесятническая церковь».
Снаружи было полно народу. Одни входили внутрь, другие, разбившись на небольшие группы, стояли и разговаривали на улице. Там была и тетя Альма с Нелли и малышами.
– Что это такое? – прошептала Нелли.
– Я не знаю, – шепотом ответила ей Штеффи. – Какая-то церковь.
Внутри здания был большой зал с рядами деревянных лавок. Похоже на церковь, но не совсем. В Вене церкви были старые, построенные из камня, с витражными окнами, украшенные изображениями святых и наполненные запахом сотен горящих свечей. Штеффи бывала в одной из них с Эви и ее мамой.
А тут – просто большая, холодная комната с возвышающейся кафедрой, совсем как в классе. Никакого живого огня, отбрасывающего всполохи света в глубину таинственных галерей среди темных колонн. Никаких изображений святых, печально взирающих со стен. Свет электрических ламп на потолке был резок. Только что вымытый пол пах влажной древесиной.
Лавки стали заполняться. Штеффи сидела между тетей Мартой и Нелли. С другой стороны от Нелли сидела тетя Альма, держа на коленях Иона, а рядом с ней – Эльза.
Когда все расселись, началась служба.
Высокий
– Придите в дом Иисуса, – сказал мужчина. – Он примет вас, кем бы вы ни были.
Иногда его фразы заставляли Штеффи прислушаться. «Пылая, устремится в сердце», говорил он, кровь агнца». Это звучало красиво и необычно.
На скамейке за ними сидела женщина, которая все время что-то бормотала про себя.
– Да, да, дорогой Иисус, – многократно повторяла она.
Штеффи обернулась и посмотрела на женщину, но тут же получила сильный тычок от тети Марты. Та сидела прямо и сдержанно, положив руки на колени, плотно сжав губы.
Скамейка была жесткая. Рядом беспокойно ерзала Нелли.
Внезапно женщина поднялась, пошла в зал и принялась говорить. Она монотонно бубнила длинную тираду, одни и те же слова, снова и снова. Как Штеффи ни напрягалась, она не смогла понять ни единого слова. Это не было похоже ни на шведский, ни на другие языки, которые Штеффи когда-либо слышала.
Сестры исподтишка переглянулись. Штеффи захотелось рассмеяться. Но, увидев рядом строгий профиль тети Марты, она сдержалась.
Снова подошла очередь худого мужчины. Он говорил и говорил, размахивая своими крупными руками.
Обычно по праздникам мама и папа брали девочек в иудейский молитвенный дом, синагогу. Там не требовалось тихо сидеть все время. Люди приходили и уходили, стояли у входных дверей и беседовали, приветствовали знакомых и поздравляли друг друга с праздником. Дети выбегали в сад, играли там какое-то время и снова садились рядом с родителями.
Наверху, где обычно Нелли и Штеффи сидели с мамой и смотрели вниз на папу и других мужчин, благоухающие духами дамы угощали их карамельками.
Только в Судный день каждую осень все были серьезные и тихие. Особенно в прошлом году. Многие люди плакали, когда раввин читал молитву об усопших. Всего несколько недель спустя синагоги не стало. Ее сожгли дотла, одной ужасной ноябрьской ночью. В ту самую ночь…
Штеффи не хотела вспоминать об этом. Усилием воли она заставила себя вернуться к действительности. Взгляд худощавого проповедника был устремлен ввысь, поверх голов собравшихся.
– Иисус Христос, – сказал он, – Иисус Христос – вот ответ на все твои вопросы.
На все вопросы? Может ли Иисус объяснить, почему им пришлось бежать в чужую страну? Может ли он сказать, когда она снова встретит маму и папу?
Тут худой мужчина отошел в сторону. Группа молодых людей поднялась на помост. Они казались похожими друг на друга: все с румяными щеками и ясными глазами. По их виду можно было подумать, что у них вообще нет никаких вопросов.
Хор запел чистыми голосами. Молодая женщина с косами, обернутыми вокруг головы, аккомпанировала на гитаре. Первый раз с тех самых пор, как Штеффи оказалась на острове, она слышала музыку. Песни текли сквозь нее, наполняли и согревали. Она погрузилась в дрему, чувствуя мелодию в голове, в груди, в руках и ногах. Музыка была так прекрасна, что Штеффи заплакала.