Шрифт:
Глава 1
Голос прошлого
Расхаживая по тесной кухоньке своей старенькой «хрущёвки», Юрий заканчивал уже, наверное, одиннадцатый круг, когда остановился у окна и, глядя на унылый апрельский пейзаж неухоженного дворика, вероятно, уже не первый раз повторял, бормоча себе под нос: «… Так что приезжай… приезжай». Он небрежно и торопливо снова взял со стола оклеенный иностранными марками конверт, ещё раз прочёл в графе отправителя «Saint-Barbara», грубо бросил его на стол, но тот не удержался на краю и тихо спланировал на пол. Не обратив на упавшую бумажку никакого внимания, Юрий повернулся спиной к окну и принялся снова перечитывать ставший уже изрядно помятым в его руках
«Здравствуй, Юрка. Что же ты не пишешь мне? Третье письмо уже шлю. Как ты там, жив ли? Полжизни прошло, как мы не виделись с тобой. Ты бы знал, как я скучаю по тебе, по дворику нашему и всему, что связано с ушедшей юностью. Иногда так хочется приехать домой, снова собраться с друзьями на нашей скамейке, сбацать что-нибудь на гитаре вечерком под милый гортанный аккомпанемент разгневанных соседей, сбегать на танцы. Помнишь, как мы с тобой давали там жару, и откуда было столько дыхалки? А помнишь, как мы закрывались в вашей кладовке и печатали фотки? Юрка, так хочется встретиться с тобой. Ведь не виделись уже сто лет! К сожалению, приехать я не могу, но зато ты можешь ко мне. Я составлю тебе приглашение, ты получишь гостевую визу и айда ко мне в отпуск. Отдохнём, развеемся, вспомним наши годы молодые и, увы, безвозвратные. Помянем пацанов – Азата Ахунова, Игорька Пстыгу, Женьку Комова. Я ведь даже могил их не видел. Может, увижу ещё. Ты то как? Работаешь где? Живёшь как, родители твои, семья, дети? Ты пиши мне, пиши всё. У меня всё путём. Жена, две дочери уже взрослые, двухэтажный дом, прекрасная работа, платят хорошо. Всё есть, нету только дворика нашего, тебя нету, пацанов, а гитара вот есть, лодка добрая, палатка, так что приезжай, порыбачим. Только ты обязательно приезжай, я серьёзно. Трудно у вас сейчас там, знаю, так я все расходы с поездкой беру на себя. Юрок, не откладывай. Жду тебя, друг мой. Пиши, адрес на конверте. А ещё лучше, позвони сначала».
Юрий устало опустил руку с письмом. Тяжёлые воспоминания более чем двадцатилетней давности роем кружились в его воспалённом мозгу. Ведь, кажется, совсем недавно собирались вечерком на скамейке во дворе, которую специально из парка притащили для вечерних посиделок и под Андрюхину гитару орали «В краю магнолий», распугивая прохожих. Потом – Афган, тот проклятый Кандагар, Игорёк и Азат – одной гранатой. Азат волочил изувеченного взрывом Игоря, так и нашли их потом вместе. Женькина фляжка – подарок на память, его разодранная в клочья спина, его последний вдох. А вот Андрюху Васнецова не нашли. Потом – «Чёрная вдова», цинковые гробы, посмертные ордена «Красной Звезды», слёзы матерей, гвоздики, салют над памятником.
Как бы, отбрасывая пелену с глаз, Юрий тряхнул головой, открыл полупустой холодильник, достал начатую бутылку, тяжело опустился на табуретку, вылил остатки водки в гранёный стакан, выпил залпом. Закусил чем-то с давно не убранного стола, и душа его, истерзанная одиночеством, чувством не нужности никому, безысходностью и неустроенностью разрешилась крупными слезами, с болью и рыданием вырывающимися прямо из груди, из сердца.
Следующий день выдался не по-весеннему мрачным. С утра зарядил мелкий дождь со снегом, тяжёлые свинцовые тучи безмолвно плыли над землёй, поглощая своим тёмно-серым брюхом верхушки многоэтажек. Кажется, что вот ещё немного, и вся эта небесная хлябь рухнет под своей тяжестью на уже почти полностью размытые и разбитые дороги, промокшие насквозь дома и несчастных, утомлённых долгой зимой и холодной грязной весной прохожих.
Те, осторожно обходя и перепрыгивая лужи и ручьи, стремились поскорее вернуться в тёплые, сухие жилища, порой проваливаясь в грязно-снежную кашицу по щиколотку, при этом чертыхались и проклинали всё вокруг.
Юрий с минуту наблюдал за непогодой сквозь мокрое стекло знакомой нам уже кухни, медленно,
Решительно встал. Вышел в прихожую, быстро накинул на себя куртку, визгнул молниями ботинок, смял в руке старенькую фуражку и быстро вышел из квартиры.
Он спешил не на работу. Там его никто не ждал. Да и не было у него никакой работы. Так, шабашки от случая к случаю. И вообще он ни куда не спешил. Куда можно сбежать от памяти, от прошлого, от себя? Так, не замечая ни дождя, ни луж, не разбирая дороги, он очутился на автобусной остановке. «Господи, что я делаю? Зачем я здесь?» – Юрий огляделся.
Дождь кончился но, видимо, совсем недавно. Он стоял в своём насквозь мокром джинсовом костюме, по его волосам и лицу стекали капли воды, а рука всё ещё сжимала несчастную фуражку. А вокруг стояли люди и, ёжась от холода, прятались от непогоды под свои зонтики. Чёрно-серо-коричневая масса смотрящих в одну сторону, утомлённых бесконечным ожиданием, озябших и промокших людей иногда оживлялась с появлением из-за поворота очередного автобуса.
Небольшая часть этой толпы суетливо, мелкими притоптываниями продвигалась поближе к проезжей части, сжимаясь в тесную группу, которая, повинуясь общему стремлению людей, совершала уже строго определённые движения, нацеливаясь на ещё закрытые двери уже притормаживающего автобуса. Другая, большая численностью часть людей, коротко взглянув с легкой завистью на ту группу, уже ставшую маленьким коллективом, поёживаясь от всепроникающей сырости, нетерпеливо переводила свои взгляды на тот вожделенный поворот.
Автобус, прекрасно понимающий, что его ожидает, жалобно пискнув тормозами, медленно открыл двери. Подобные, случающиеся каждое утро штурмы несут свои отпечатки не только пассажирам в виде оторванных пуговиц и сумочных ручек, сломанных очков и истоптанной обуви, помятой одежды и пропавших кошельков, но и автобусы от них страдают ничуть не меньше, хотя первых это не интересует ни в малейшей степени.
Всё больше проседая от втискивающих себя пассажиров, несчастная машина принимает в своё чрево запредельное количество людей, и с большим трудом закрыв за ними двери, медленно, дрожа сцеплением, сдвигается с места, обдавая оставшихся на остановке изрядной дозой выхлопных газов.
Юрий никуда не спешил. Он смотрел на всё с какой-то отрешённостью и безучастностью к происходящему. Ведь он и сам до недавнего времени тоже довольно активно участвовал в подобных штурмах.
Постепенно свежий, сырой и холодный, но всё-таки весенний воздух проветрил его мозги, наполнив их особыми молекулами, из которых складываются мысли.
Он никогда не бывал за границей, если не считать Афгана, и с чего начать свою будущую поездку, понятия не имел. Да и спроси любого на этой остановке, как это сделать, можно быть твёрдо убеждённым в том, что далеко не все даже смогут подсказать, куда можно с этим обратиться.
Люди, привыкшие к толчее не остановках, разбитым дорогам, грязным улицам, непроходимым лужам на дорогах, хамству продавцов, горам окурков под балконами, тёмным, грязным подъездам и воняющей мочой лифтам в большинстве своём даже не допускают и мысли о жизни в стране иной, ведь в той жизни красивой, чистой и богатой есть один весомый недостаток. Там ты – не дома.
Снова заморосил дождь. Юрий, слегка поёжившись, надел-таки свою фуражку. Вспомнив о туристическом агентстве за две остановки отсюда, он втиснулся в ещё открытые двери очередного переполненного автобуса.