Остров. Остаться людьми. Тетралогия
Шрифт:
– Что мы знаем об эхе?..
– Жила-была на берегу лесного ручья нимфа по имени Эхо. Гера обозлилась на нее, уж не знаю за что, – говорил Макаров, усаживаясь на колесо «Эвенджера», – но без Зевса тут, скорее всего, не обошлось, и наказала. Теперь Эхо могла разговаривать, лишь повторяя последние слова собеседника. И вот как-то забрел в лес красавец Нарцисс, услышал шаги нимфы и крикнул: «Кто здесь?» – «Здесь!» – ответила Эхо. «Выйди ко мне!» – «Ко мне!» – ответила нимфа. – «Ты что, дура?» – «Дура!» – заверила нимфа. Плюнул Нарцисс и ушел…
– До последнего вопроса претензий к легенде нет, – задумчиво пробормотал Гоша. – Но если серьезно… Я посылаю звук, он мчится на скорости тридцать три метра в секунду, отражается от препятствия и возвращается ко мне…
– Вы и в вопросах эха специалист? – иронично поинтересовалась Дженни.
– Девочка, папа двадцать лет искал нефть, ему ли не знать принципы эхолокации?
– Вы нефтяник?
– Люблю этих американцев, – Гоша облизал губы. – Их образ мышления очень похож как раз на эхо. Стоило мне упомянуть во время разговора нефть, как я тут же стал нефтяником.
– А кто вы, если ищете нефть? – и Дженни изогнула бровь.
– Макаров недавно стрелу из лука пустил, так что, он – Гименей?
– Лучше уж называйте меня просто – акустик, – прохрипел Макаров и прокашлялся. – В этом помещении нам следует говорить не об эхе, а о флаттере. Сейчас мы должны были слышать «порхающее» эхо.
– Порхающее эхо?
– Да, это эхо возникает в больших помещениях, когда имеются параллельные стены, между которыми находится источник звука. В результате многократного отражения в точке приема звук то и дело усиливается, а в других местах помещения превращается в дребезг и треск. Думаю, именно это слышали Донован и Гоша, когда торпеда оторвалась от «Эвенджера». Но не это важно. Проблема в том, что мы вообще не слышим отражения звука. О чем это говорит, господин нефтяник?
– О том, что… – Гоша на секунду замолчал, а потом хмыкнул. – Вот я сейчас скажу, а вы меня снова идиотом выставите.
– А давайте вы сначала скажете, а потом мы решим, – предложила Дженни.
– Ага, ага… – Гоша рассмеялся. – Друзья мои, эха нет, потому что в данный момент мы перемещаемся со скоростью, превышающей скорость звука.
Макаров поморщился и посмотрел на Дженни.
– Я так и думал, – огорчился Гоша.
– Я не о тебе сейчас думаю, – успокоил его Макаров. – Если мы движемся и наша скорость поглощает скорость посылаемого нами звука, тогда… тогда нужно крикнуть в другую сторону! Ведь мы не можем перемещаться во все стороны света одновременно!..
И Макаров, развернувшись кругом, направился в глубь ангара. Пройдя десяток шагов, он сложил ладони рупором и прокричал в темноту необъятного помещения:
– Остров!..
Тишина была ему ответом. Безвольно опустив руки, Макаров ждал…
– Макаров, дружище… – пробормотал Гоша, глядя себе под ноги. – Ты занят бессмыслицей…
– Почему? Почему бессмыслицей? Здесь было эхо! Почему его нет?! Флаттер, он присутствует всегда! Трюм корабля – идеальное помещение для изучения флаттера! Почему эта палуба должна быть исключением?!
– Да потому, что мы не имеем вектора перемещения! Мы не движемся на северо-запад или на юг!.. Мы движемся во времени! И скорость нашего перемещения пожирает эти несчастные триста тридцать три метра в секунду! Это как если бы мимо черепахи промчался «Бугатти»!
– Но если черепаху посадить в «Бугатти» и заставить ползти, по всем законам физики и математики она будет двигаться быстрее «Бугатти»!..
В присутствии Дженни они перешли на английский и не заметили этого так же, как не заметили, когда разговаривали с ней на русском в момент потрясения.
– Ты говоришь только о скорости, Макаров… – прошептал Гоша. – О скорости в нашем мире. Но скорость там, откуда мы прибыли, – это время, помноженное на расстояние… Мы мчимся во времени, а это значит, что…
– Это значит, что у нас есть только время, – вставила Дженни, кусая губы. – Но у нас нет расстояния. И время – только то, что на часах. Остальное время – то, что вокруг нас, не имеет величины. Мы уходим в прошлое, потом в настоящее, что-то забираем в будущем, а что-то оставляем в прошлом…
– Так не бывает! – вскричал Макаров. Найдя предмет, который смог бы принять его ярость, он шагнул к «Эвенджеру» и ударил по его фюзеляжу кулаком снизу вверх…
По ангару прокатилось легкое, мерцающее эхо…
– Гоша?.. – прошептала Дженни.
Вскочив, тот набрал в легкие воздух и закричал:
– Ответь мне!..
«Мне, мне…» – прокатилось по нижней палубе, выйдя из темноты…
– Мы остановились, – прошептал Гоша. – Дорого бы я заплатил сейчас, чтобы узнать где.
– Но тебе нечем платить, – сказала Дженни.
– Поэтому мы и не узнаем.
Они вышли из дверей, покинув нижнюю палубу, и сразу увидели Патрисию. Она сидела на ступени лестницы, уходящей наверх, на палубу верхнюю.
Гламура рядом с ней не было.
– Где он? – спросил Макаров, понимая, что имя можно и не упоминать.
– Ушел в туалет, – ответила Патрисия.
Был очередной день, без облачка на небе. Без сигарет. И прохладу можно было найти, лишь находясь в тени под пристройками палубы. Там и находились все, включая Берту и Питера. Подмигнув сыну, Макаров направился к корме. Следом за ним, не отставая, прошли Дженни и Гоша.
– Так вы ученый, Гоша, – решила продолжить начатый внизу разговор Дженни. – Расскажите еще о черепахе и «Бугатти»…
Геологический факультет МГУ, ноябрь 2007-го…
Огромное гулкое помещение с уходящими под самый потолок рядами столов. Заполненное до отказа, оно эхом повторяет каждое слово профессора. Демократично-обаятельный, он не стоит за кафедрой, а сидит на столе, свесив ноги. Серый костюм, под ним – бледно-голубой джемпер из шерсти, такой тонкий, почти прозрачный, что, казалось сидящим в зале девушкам, прикоснись к нему, и он поплывет под пальцами. А прикоснуться так, чтобы джемпер поплыл, хотелось многим. Этот молодой мужчина, не предъявляющий никаких особых внешних причин для влюбчивости, распространял простыми словами о камнях и жидкостях волны, при которых камень и жидкость приобретали иной смысл, более глубокий и чувственный. Отрицающий наотрез даже не ради экзамена секс с ученицами, многие из которых давно перешагнули за взрослость, а секс ради секса. Он притягивал этим своим упрямством еще сильнее.