Остров. Остаться людьми. Тетралогия
Шрифт:
– Странные слова вы говорите, обвиняя меня в дурачестве… Конечно, нет. Ночь здесь наступает как положено. После ужина.
Наконец-то появилась дверь, жалюзи на которой были сдвинуты так, что можно было рассмотреть интерьер. Все двери были одинаковы – они являлись частью стеклянной стены, и стена эта была забрана в жалюзи. Это была первая комната, где занавески образовывали щель.
– Меня возили в эту комнату, лучше в нее не заходить… – Гудзон вдруг побледнел и по-старчески затрясся.
– И чем она примечательна? – Гоша поднял голову, рассматривая шевелящиеся камеры-глазки под потолком. – Наш каждый шаг под контролем, господин путешественник… Так чем примечательна эта комната?
– Здесь… Что вы делаете? – вскричал Гудзон, видя, что Гоша открывает дверь и делает шаг вперед.
Зайдя, Гоша включил свет. И тут же вышел, потому что услышал странный писк. Словно кто-то раз в секунду нажимал кнопку на баяне. Нудный, короткий и частый звук нарушил покой коридора.
– Если не найдем выход, нам конец, – сообщил он Гудзону.
Лысый, деваться которому уже было некуда, преодолел неприятное чувство и вошел вслед за Гошей. Последний захлопнул дверь и тут же, опершись на стоящую у входа кушетку, придвинул ее к двери. Зачем он делал это при стеклянных стенах, было непонятно.
– Вот здесь мы и умрем, мореплаватель…
– Послушайте, вы как-то издевательски называете меня то мореплавателем, то путешественником. Вы испытываете неприязнь к тем и другим?
– Нет! Но разве вы мореплаватель?
– Генри Гудзон не мореплаватель? Тогда кто мореплаватель? Колумб? Кабот?!
– Заткнитесь, идиот.
И Гоша наконец-то обернулся, чтобы окинуть взглядом помещение…
Револьвер дрогнул в его руке, едва не выскользнув. Вдоль стен стояли столы. Очень похожие на тот, на который однажды ложился Гоша, чтобы ему несколько лет назад сделали компьютерную томографию головного мозга. Разница заключалась лишь в том, что эти столы были неподвижны и были накрыты вытянутыми стеклянными колпаками. Судя по креплениям, которыми колпаки удерживались на столах, предполагалось, что кто-то может, вопреки воле их установителей, сбросить их, находясь внутри.
– Не ходите туда… – прошептал Гудзон, и Гоша краем глаза заметил, как тот перекрестился.
Содержимое конструкций открывалось взору Гоши по мере того, как он приближался к столу. Но уже сейчас, находясь в трех метрах от стола, он видел покрытые синюшным цветом руки и животы. Стол, к которому он приблизился, стоял на едва заметном возвышении. Шагнув на ступеньку, Гоша замер над ним…
Под стеклом лежала тварь. Ее грудная клетка была вскрыта, и Гоша, снова чувствуя пробуждающиеся симптомы, положил руку на стекло, чтобы их побороть. Он видел сизые, чуть вздрагивающие внутренности, ритмично качающее кровь сердце. Поднимающиеся меха аппарата, словно распускающиеся легкие, качали в организм твари воздух. Тварь лежала с закрытыми глазами. Гоша никогда еще не видел зловонную дрянь так близко. Всякий раз, на Острове и здесь, в комнате, где был прикован Гудзон, он старался не смотреть на тварь, уводил взгляд. Сейчас же, когда между ними была стеклянная перегородка толщиной в сантиметр, он наклонился, чтобы рассмотреть тварь как следует.
– Нам нужно бежать, мистер! – напомнил Гудзон.
– Нам некуда отсюда бежать, – тихо проговорил, вглядываясь в черты твари, Гоша. – Мы в западне.
– Так зачем вы зашли в эту комнату?!
– Затем, что коридор заканчивался тупиком. Уж лучше я лишних пару минут поиграю на нервах хозяев Арчи, оставаясь недоступным, господин покоритель морей…
– Прекратите разговаривать со мной в таком тоне, сударь!
Гоша на секунду оторвал от твари взгляд.
– А как мне с вами разговаривать? Вы утверждаете, что являетесь Генри Гудзоном. Я впадаю в обратную крайность – называю вас этим именем. С чем же вы не согласны? – И Гоша снова повернулся к твари.
– Я понимаю… – Голос Гудзона обрел нотки трагичности. – Мой внешний вид создает неправильное представление о моей сущности… Но посмотрел бы я, как выглядели бы вы, если бы вас на протяжении трех дней освещали очагом, свет которого не выдерживают глаза! Вы помните Роберта? Они увозили его из комнаты каждый час. Меня – каждые три часа. И здесь, направляя на нас вот это… – Гудзон вскинул руку, указывая на огромный софит, – жарили нас на свету! Я потерял волосяной покров за четыре вечера! Роберт – в первый же день! Вы видели, во что он превратился?! Они превращают людей в чертей!
Гоша склонился ниже над столом. Он слышал все, что говорил ему Гудзон. Но сейчас ему показалось, что тварь проявила признаки вегетатики – на скуле ее сократилась мышца…
Еще секунда – и Гоша прижался лбом к холодному стеклу.
И в этот момент тварь открыла пасть.
Отшатнувшись и ощутив, как онемели его ноги, Гоша стоял и смотрел, как под толстым стеклом, раззявив отвратительную, полную кривых, в разные стороны направленных зубов, пасть, кричит тварь…
Смотрел – потому что ничего другого ему не оставалось. Не было слышно ни звука. Камера была герметично закупорена. Гоша видел, как учащенно билось обнаженное сердце чудовища, как стремительно расправлялись и потом слипались, словно шарик, из которого выкачали воздух, легкие. Сердце существа уже работало как игла швейной машинки. Так часто, что было трудно уловить фазу сжатия. Гоше пришло в голову, что точно так же он видит лопасти вертолета – кажется, что они едва вращаются, а на самом деле глаз видит только сотую часть их движения. Вены внутри твари раздулись и теперь выглядели как шланги, вмонтированные под тонкой кожей.
И вдруг Гоша отпрянул…
Колпак изнутри окрасился всеми оттенками красного. От темно-бордового, почти черного, до алого. И эта жуткая смесь толстым слоем покрыла всю внутренность стеклянного колпака.
– Господи Иисусе! – всхлипнул Гудзон. – Прости мне все грехи мои, прими в лоно царствия своего, не отдай им…
Гоша в ужасе огляделся. Несмотря на крепления, которыми столы были прикручены к полу, они вразнобой дрожали. И – никаких звуков больше. Только перестук разболтанных креплений… Да в коридоре ноет, словно заевшая кнопка баяна, сигнализация. Омерзительный звук. Гоша резко, едва не упав, обернулся.
Еще один колпак стал красным. По стенкам его, никуда не торопясь, стекала кровь.
Слушая нытье в коридоре, он положил руку на лоб.
– Думай, думай!
– Я так и уйду, не узнав, как отблагодарили меня потомки. И отблагодарили ли вообще…
– Не в-волнуйтесь, – думая о другом, в два приема проговорил Гоша. – Вас отблагодарят как надо. Открытая до вас Большая Северная река станет рекой Гудзон. Пролив, открытый упомянутым вами Каботом, – Гудзоновым проливом. Ну и, наконец, ставшее вашей могилой море – Гудзоновым заливом.