Остров
Шрифт:
– Я велела Тому Кришне пойти и привести кого-нибудь, – пояснила девочка.
Уилл доел банан и попросил еще один, а потом третий. Голод был утолен, проснулось любопытство.
– Кто научил тебя так хорошо говорить по-английски? – спросил он.
– Все говорят по-английски, – ответила девочка.
– Все?
– Да, если не по-паланезийски.
Судя по всему, беседа не слишком ее занимала. Девочка отвернулась, взмахнула тонкой коричневой рукой и свистнула.
– Здесь и теперь, друзья, – повторила птица,
– Это твоя птица? – поинтересовался Уилл. Девочка покачала головой.
– Минахи, как электричество, не принадлежат никому в отдельности.
– Почему они говорят все это?
– Потому что их научили, – терпеливо ответила она. «Вот так тупица!» – подразумевал ее тон.
– Но почему именно это – «Внимание», «Здесь и теперь»?
– Ну... – Девочка подыскивала ответ, чтобы объяснить очевидное этому взрослому недоумку. – Ведь мы постоянно забываем о таких вещах. Забываем внимательно относиться к тому, что вокруг. А это и значит пребывать здесь и теперь.
– А минахи летают повсюду, напоминая нам эту истину, верно?
Девочка кивнула. Да, разумеется. Они помолчали.
– Как тебя зовут? – спросила девочка. Уилл представился.
– А меня зовут Мэри Сароджини Макфэйл.
– Макфэйл? – Это было просто невероятно.
– Макфэйл, – подтвердила она.
– А братца твоего зовут Том Кришна?
Девочка кивнула.
– Ну и ну, черт побери!
– Ты добрался до Палы на самолете?
– Нет, морем.
– У тебя есть лодка?
– Была.
Уилл в воображении увидел волны, разбивающиеся о врезавшийся в отмель корпус, и услышал треск от удара.
Девочка принялась расспрашивать, и Уилл рассказал ей все, что случилось, о том, как вдруг начался шторм и как удалось пристать к отлогому берегу, и об ужасах подъема на скалы – о змеях, о падении с обрыва... Вновь его стала бить дрожь – еще сильнее, чем прежде.
Мэри Сароджини слушала внимательно, не вставляя замечаний. Когда его сбивчивый рассказ наконец завершился, девочка приблизилась, с птицей на плече, и опустилась подле него на колени.
– Послушай, Уилл, – сказала она. – Давай-ка избавимся от этого.
Говорила она со знанием дела, спокойно и властно.
– Хотелось бы, но я не знаю как, – ответил Уилл, стуча зубами.
– Как? – переспросила девочка. – Так, как это всегда делается. Расскажи мне еще раз о змеях и о том, как ты упал с обрыва.
Уилл покачал головой.
– Не хочу.
– Конечно, не хочешь, – заметила она. – Но тебе обязательно надо это сделать. Послушай, что говорит минах.
– Здесь и теперь, друзья, – продолжала увещевать птица. – Здесь и теперь, друзья.
– А ты не сможешь быть здесь и теперь, пока не избавишься от змей. Говори.
– Нет, не хочу, не хочу. – Он готов
– Так ты никогда не освободишься от них. Они будут ползать у тебя в голове. И поделом тебе, – строго добавила Мэри Сароджини.
Уилл попытался унять дрожь, но тело отказывалось повиноваться. Властвовал кто-то другой – злобный и жестокий, – подвергая Уилла унизительным мучениям.
– Вспомни, как бывало, когда ты приходил к маме с ушибом или царапиной, – убеждала девочка. – Что говорила тебе мать?
Мать брала его на руки, приговаривая:
– Бедный малыш; бедный, бедный мой малыш.
– И она так поступала? – Девочка была потрясена. – Но ведь это ужасно! Переживание загоняется вовнутрь! «Бедный малыш», – насмешливо повторила девочка. – Эти слова останутся с тобой. Вместе с несчастьем, о котором они будут напоминать.
Уиллу Фарнеби нечего было ответить. Он лежал молча, сотрясаемый неукротимой дрожью.
– Что ж, если не хочешь сам, я сделаю это за тебя. Слушай, Уилл: там была змея, большая, огромная змея, и ты едва не наступил на нее. Едва не наступил, и так испугался, что потерял равновесие и упал. Скажи теперь это сам – говори!
– Я едва не наступил на нее, – послушно прошептал Уилл, – и потом я... – Он не мог продолжать. – Упал, – выдавил он наконец почти беззвучно.
Все пережитое вернулось: тошнотворный страх, судорожное движение, падение с обрыва и жуткая мысль о том, что это конец.
– Скажи снова.
– Я едва не наступил на нее. И потом... – Уилл услышал собственный всхлип.
– Хорошо, Уилл. Плачь – плачь!
Всхлипы перешли в рыдания. Устыдившись, Уилл стиснул зубы, и рыдания прекратились.
– Не сдерживайся! – воскликнула девочка. – Пусть это из тебя выйдет, если уж так получается. Вспомни змею, Уилл. Вспомни, как ты упал.
Вновь раздались рыдания, и Уилл затрясся еще сильней, чем прежде.
– А теперь опять повтори, что случилось.
– Я видел ее глаза, видел, как она высовывает и снова втягивает язык.
– Да, ты видел ее язык. А что случилось потом?
– Потом я потерял равновесие и упал.
– Повтори это снова, Уилл.
Но он только всхлипывал.
– Повтори, – настаивала девочка.
– Я упал.
– Снова.
Слова эти раздирали ему душу, но он повторил:
– Я упал.
– Снова, Уилл. – Она была неумолима. – Снова.
– Я упал, упал, упал.
Всхлипы постепенно затихали. Говорить стало значительно легче, и воспоминания были уже не столь мучительны.
– Я упал, – повторил он в сотый раз.
– Но не расшибся.
– Да, не расшибся, – согласился он.
– Тогда к чему весь этот переполох?
В голосе ее не было ни злорадства, ни насмешки, ни тени презрения. Она просто, без обиняков, спросила его, надеясь услышать такой же простой незамысловатый ответ.