Остров
Шрифт:
– Тут ты прав, дружок. И знаешь что? Ступай-ка ты в клетку, и, возможно, мы предоставим ей отсрочку казни.
– Ладно.
– Погоди, – отозвалась Кимберли. – Что случилось с Тельмой? Где она?
Уэзли грубо рассмеялся.
– Ба! Забыл спросить! Как же там моя Тельма? Надеюсь, ты не обидел мою любимую женушку?
Я повернулся к Кимберли. Она стояла в ближнем углу клетки лицом ко мне.
– Мне очень жаль, – ответил я. – Она пыталась убить меня, и я... Я почти уверен, что она мертва. Она пошла на дно.
Помолчав несколько секунд, Кимберли тихо произнесла:
– Это
– Хорошо? – выпалил Уэзли. – Да лучше и быть не могло, вашу мать! Огромное тебе спасибо, что избавил меня от этой уродливой коровы! Иногда и от нее была польза, но... Да я просто убежден, что без нее всем нам будет гораздо лучше. Господи, какая это была свинья! Низкий тебе поклон. Да здравствует Руперт! Гип-гип-ура! – На слове “ура!” он вскинул факел вверх. – Гип-гип... ура! – И снова факел взмыл ввысь. – Гип-гип... ура! – Уэзли вновь замахал факелом над головой.
Затем, громко смеясь, он исполнил небольшой странный танец на крыше клетки Билли: притопывая ногами по прутьям, размахивая факелом, вертясь и дергаясь, вихляя бедрами и вскидывая тазом. Если бы не страх оступиться, вероятно были бы и прыжки, и вращение волчком.
Я так надеялся, что он поскользнется и упадет. Мне даже пришла в голову мысль схватить копье и метнуть в него, пока он танцует. Но, случись что-нибудь такое, что заставит его уронить факел, Билли сгорит.
От его дикого кругового вращения выступивший на теле обильный пот брызгами разлетался в стороны с волос и кожи.
– Прощай, Тельма! – голосил он. – Приятно было познакомиться! Приятно, как же! Ха-ха-ха!
Билли, наблюдавшая за ним подняв голову, неожиданно заморгала, быстро наклонила голову и стала тереть руками лицо.
Затем пустилась в танец и она.
В тишине она начала покачиваться и поворачиваться в стороны и подергивать плечами, переминаясь с ноги на ногу.
Заметив это, Уэзли прекратил свой танец, нагнулся и, тяжело дыша, посмотрел вниз на Билли.
– Что это ты надумала?
– Танцую.
– Перестань.
Билли не останавливалась. Оставаясь в центре клетки, словно прикованная угрозами Уэзли, она скакала с ноги на ногу, взмахивала руками, делала наклоны, вертелась, тряслась и прыгала.
– У тебя нет причин для танца, – заметил Уэзли.
– А вот и есть, – крикнула она в ответ.
– Прекрати.
– Это мой танец дождя! – закричала она. – Я вызываю грозу!
И ее танец неожиданно превратился в дикую, безумную пляску. Такого я отродясь не видывал. Билли прыгала и корчилась так, словно в голове у нее отбивали сумасшедший ритм тамтамы.
Вместо того чтобы приказать ей остановиться, Уэзли таращился на нее, очарованный зрелищем.
Оно увлекло и меня.
От подобного невозможно отвернуть глаза. Особенно, если ты мужчина.
О Боже, это было все равно, что наблюдать какой-нибудь ритуал дикарей: то, как она выделывала курбеты при свете факела, нагая, наклоняясь и распрямляясь, вращаясь волчком, похныкивая и постанывая от напряжения, шлепая босыми ногами в луже бензина. Как изгибались ее лоснящиеся бедра, как вздрагивали, покачивались и подскакивали ее глянцевые груди, как блестело, излучая свет, ее словно облитое маслом лицо, как слетал капельками расплавленного золота с ее волос, носа, подбородка, сосков и кончиков пальцев пот. Пот этот ручьями катился по шее, грудной клетке и грудям, по спине и животу, по ягодицам, лобку и ногам, словно потоки золотого ливня.
Настоящий ливень.
Шквал.
Это мой танец дождя! Я вызываю грозу!
Сказано для Уэзли.
Предназначалось для меня.
Присев на корточки, я выхватил из травы копье. Уэзли все еще стоял на крыше клетки, наклонившись и наблюдая за Билли.
Он даже не взглянул на меня, когда я выпрямился, занес над головой копье и метнул в него.
Последний бои Уэзли
Когда копье ударило его, голова Уэзли все еще была внизу. Оно попало в верхнюю часть левого плеча, прокололо кожу, но не воткнулось, отскочив от кости и вырвавшись из тонкого слоя плоти. Другой конец его взметнулся вверх, словно от плеча отталкивался прыгун с шестом.
Уэзли взревел.
Копье отлетело в темноту за его спиной.
Он поднял лоснящееся, покрытое испариной лицо с выпученными глазами и оскалился.
Билли прекратила танец. Запрокинув назад голову, она стояла в луже бензина прямо под ним, посредине клетки. Ее мокрое тело блестело, словно она только что вышла из бассейна. Дышала она тяжело и с присвистом.
– Ах ты грязный сучонок! – заорал на меня Уэзли. И, просунув факел между прутьями под ногами, отпустил его.
– Нет! – вскрикнул я.
Факел упал.
Через мгновение он коснулся бензина. Бензин вспыхнул с тяжелым “ПУХ!”, словно хлопнул наполнившийся ветром грот. Неожиданно яркий свет резанул по глазам. Когда я зажмурился, меня окатила волна горячего воздуха.
Насчет темных защитных очков Уэзли был прав.
Впечатление было такое, словно посредине клетки из бетонного пола вырвался столб огня.
В клетке я увидел Билли, вернее, ее спину, озаренную ярким пламенем и блестящую.
Вот она бежит, вскакивает на свое перевернутое кверху дном ведро, которое использует как ступеньку для следующего прыжка. Прыжок этот переносит ее высоко вверх в дальний угол клетки, где она цепляется за прутья и, подтянув к груди колени, сворачивается в комок.
Само существование Билли теперь зависит от пота, рожденного ее безумным танцем, пота, который должен был смыть бензин с ее кожи и оросить ее спасительной влагой.
У меня не было уверенности, что это сработает.
В страхе увидеть ее горящей я перевел взгляд на крышу клетки.
Где на Уэзли прыгали языки пламени.
Они уже обхватили огненным кольцом его “бомбардирскую” картонную коробку, лизали бока канистры.
Вскрикнув от страха, Уэзли отшвырнул ее ногой, и канистра полетела в сторону, за дальнюю стенку клетки Билли, выплескивая бензин из горлышка. Там она с громыханием ударилась о пустую клетку, которая должна была стать моей камерой.