Острова и капитаны
Шрифт:
Несколько пузырьков поднялись со дна и прилипли к стеклу. «Капли воздуха, — подумал Толик. — У нас, на земле, бывают капли воды, а там, в глубине, — воздушные капли».
Внутри одного такого шарика суетливо перебирала волосяными ножками какая-то букашка.
«Тоже живет, — без усмешки подумал Толик. — Наверно, удивляется: куда я попала?.. Не бойся, ничего с тобой не будет».
Нахально проплыла под акваскопом жирная пиявка. Такая неприятная, что у Толика зачесался под коленом рубчик. Потом… Потом Толику повезло! Появились две сверкающие рыбешки длиной в мизинец. Остановились, изумленные. Взглянули на Толика булавочными глазками
Толик дышал затаенно, как разведчик на границе незнакомого мира…
Сделать акваскоп надоумил Толика Арсений Викторович.
Перед лагерем Толик зашел к нему попрощаться. Курганов его встретил весело, хотя веселость была немного нервной.
— Едешь? Хорошо… А я тоже еду, в Среднекамск. Там областное издательство, там покажу повесть. А что? Пора уже! Что скажут, пусть… Будь что будет… Впрочем, я надеюсь. Да, на лучшее надеюсь. Потому что без этого как? А?
— Да все будет хорошо, — сказал Толик бодро и слегка покровительственно. Потому что в самом деле был уверен.
— Да? Мне бы такую уверенность…
— Вы не бойтесь. Повесть-то хорошая получилась!
— Ох, не знаю… Видишь ли, мне кажется, ты меня просто захваливаешь. Ты мне ни про один недостаток не сказал, а так не бывает, чтобы рукопись без недостатков.
Толик лихорадочно стал думать: какой бы найти недостаток?
— Мне, пожалуй, там одно немножко непонятно, — сказал он. — Эпилог. Он как-то не очень связан с Крузенштерном…
— Да? Жаль, что непонятно. Значит, я намудрил… Я что пытался показать? Во-первых, как Крузенштерн воспитал будущих моряков. Хотелось мне соединить начало и конец…
— Ну, это-то понятно, — вставил Толик.
— Вот… А еще такая мысль. Хотелось сказать, что люди должны не только жить как следует, но и умирать не по-пустому, не зря. А то обидно, если как Головачев…
— Я, в общем-то, так и понял, — поспешил успокоить Курганова Толик. И не выдержал, спросил: — Еще одно немного неясно — был все-таки Крузенштерн виноват или нет?
— В гибели Головачева?.. Это нерешенный вопрос. Ни для меня, ни для тебя. Ни для самого Крузенштерна… С одной стороны, в чем он виноват? Не он предал Головачева. Не он ему душу разбередил… К тому же Головачев был явно болен, утомлен… Ты имей в виду, что плавание было тяжелое, у многих здоровье расшаталось. Хладнокровнейший надворный советник Фосс, например, начал страдать нервными припадками. Любимец всей команды Иван Курганов, весельчак и заводила, перед островом Святой Елены слег с непонятной болезнью: жаловался на слабость, на тоску, плакал даже. Это я к тому говорю, что нервы у многих были измотаны. А у Головачева — тем более. Вот он и сорвался… При чем здесь Крузенштерн? Кто посмел бы его обвинить?.. Другое дело, когда он сам себя…
— Что сам себя? — тихо переспросил Толик.
— Сам он, конечно, казнил себя в душе. Так и жил с этой виной. Только другим не показывал. Это нельзя.
— Почему нельзя?
— Как бы тебе объяснить… Одно дело, когда человек виноват перед людьми, другое — когда перед собой. У Крузенштерна была именно вина перед собой.Не та, за которую могут наказать, но такая, что грызет душу… Но, Толик, ведь, наверно, каждый человек в чем-то виноват, без ошибок никто не проживет. Надо помнить про свою вину, чтобы не повторить. Но надо и уметь держать ее за горло, иначе пропадешь.
— Почему? — спросил Толик. Ему было зябко и неуютно.
— Ты посуди, что было
— Но он все равно себя изводил. Когда один оставался.
— Что ж, наверно… Я ведь про это написал.
— Я потому и говорю.
— Были, конечно, горькие мысли. Корил себя, что недосмотрел, не успел, не разобрался… А потом, может, и оправдывал себя: «Как в чужую душу заглянешь?» В самом деле — как? Вроде бы вот он, человек, рядом, а что у него в мыслях?.. Это, знаешь, как поверхность воды. Рябит, блестит, а что там чуть поглубже — не разглядишь без акваскопа…
— Без чего?
— Без акваскопа… — Арсений Викторович улыбнулся. Кажется, обрадовался, что может изменить разговор. — Вспомнил один самодельный прибор, я им в мальчишечьи годы развлекался. Вычитал про него в тогдашнем детском журнале — не то в «Светлячке», не то еще в каком-то… Это простая штука, легко сделать. Тебе интересно?
— Конечно. Я, может быть, в лагере сделаю…
Курганов на листке за минуту набросал чертеж.
— А что это ты так неожиданно в лагерь собрался? Вроде бы речи не было…
— Маминой знакомой сыну путевку дали, а у него что-то с анализами не получилось. Вот маме и сказали, чтобы я ехал.
— Рад?
— Ага… — не очень уверенно сказал Толик.
Еще ни разу в жизни он не покидал надолго свой дом. Ездил к Варе в Среднекамск, но всего на несколько дней и с мамой. В больнице лежал со скарлатиной, но это в двух кварталах от дома, и мама приходила под окно палаты чуть не каждый день… Хочется ли ему в лагерь? Если верить «Пионерской зорьке» и «Пионерской правде», лагерь — это сплошные походы, палатки, костры и приключения. А знакомые ребята рассказывали всякое. В том числе и такое, что вожатые бывают разные, некоторые не пускают купаться, орут на ребят, могут и подзатыльник дать.
А еще Толик знал, что иногда в отряде находят тихого, слабого мальчишку и начинают его «доводить». Кличка у такого — Лагерный придурок, хотя он вовсе не глупый, а просто боится дать сдачи.
А если и с ним, с Толиком, случится такое?
Ну уж дудки! Если он один раз испугался, теперь, что ли, до старости жить зажмурившись?
Нет, лагерь — это все-таки хорошо. Толик чувствовал, что после разрыва с робингудами в жизни его — какой-то перелом. И впереди ждет его что-то новое. Что именно, пока не понять, но такое, чего еще не было… Может быть, лагерь — начало этого нового?
Да, надо ехать. От жизни не спрячешься. Да и вообще все одно к одному сложилось: мама сказала, что ей и Варе дозарезу нужно дней на десять в Среднекамск. По важным делам, насчет Вариной работы. Варю после института зовут в лабораторию при Сельмаше, надо все заранее прикинуть, посмотреть…
— У тебя же отпуск кончается, — напомнил Толик.
— Редактор разрешил дополнительный, я много работала сверхурочно.
Толик намекнул, что он тоже не прочь съездить в Среднекамск. Но оказалось, что, во-первых, не найти столько денег на билеты, а во-вторых — где жить? Маму Варя устроит в общежитии, а с Толиком на этот раз фокус не пройдет: новая строгая комендантша не пустит его в комнату к девушкам…