Островский – детектив
Шрифт:
Все просто остолбенели от таких слов.
– Вы это серьезно говорите, Егор Дмитрич?
– Шучу, шучу я, господа!
– Ну, и шутки у вас! Даже в пот бросило!
Глумов рассмеялся.
– А Акиму Акимычу понравилось бы! Он любил такие розыгрыши. И потом ведь это правда! И я просто был откровенен со своими друзьями! Мы же друзья? Конечно, я не думаю, что в нашем случае до этого дойдет, но делать-то что-то надо. И так я вас призываю к действию!
Но уже светало, поэтому было решено разойтись по гостиницам и продолжить разговор потом.
Борис Григорьевич, его брат Вадим, Глумов и Паратов отправились в гостиницу, располагавшуюся в соседнем с рестораном доме, а Лыняев и Муров пошли в свою, которая находилась немного подальше, но тоже с прекрасным видом на Волгу. Хотя у Мурова, как известно, недалеко было имение, доставшееся ему от жены, и до которого было рукой подать, жить он сейчас предпочитал в городе.
Сначала они шли молча, но так как весть о том, что денег из наследства Акима Акимыча они получат мало, цепко сидела в их головах, поэтому скоро они на эту тему и заговорили. Особенно горевал Муров. Потому что когда-то он, действительно, был очень богат из-за выгодной женитьбы, но годы прошли, жил он широко, привык к этому и теперь испытывал некие неудобства, да что там сказать некие, ему просто срочно нужны были деньги. А тут такие новости от Глумова!
Впрочем, так как он был вдовцом, ему в голову иногда приходила мысль жениться еще раз, но то, что надо будет опять перед кем-то что-то из себя изображать, совершать какие-то поступки, а потом терпеть женушку, скорее всего, нелюбимую, просто лишало его сил.
Вот об этом он и говорил Лыняеву, который к получению или неполучению им наследства отнесся более спокойно, потому что у него и своих средств было довольно. Его поместье исправно приносило доход, но молодая жена Глафира Алексеевна требовала все-таки значительных расходов… Впрочем, Михаил Борисович, промучившись с ней некоторое время, нашел-таки способ обуздать ее траты, но ведь не медведь он какой-то! Не все им вдали от городов жить. Поэтому деньги были бы ему сейчас очень кстати, словом, как и Мурову.
В гостинице около номера Лыняева они расстались, и тот тихонько отворил к себе дверь и прошел в спальню. Его красавица-жена, казалось, сладко спала. Михаил Борисович осторожно прилег рядом, но сразу же послышался капризный женский голос.
– Ты где был?
– В гостинице на ужине. Я же тебе говорил.
– А я тебе говорю, что мы с тобой сегодня пойдем в торговые ряды. Я хочу какое-нибудь украшение, ну, и всякие… подарки. Слышишь?
– Слышу. Но почему вдруг подарки-то?
– Потому что я все время здесь одна! Гуляю одна, ужинаю одна! И еще потому, что в этот приезд в город ты мне ничего еще не покупал.
– Хорошо-хорошо.
– Все подумают, что я …
– Что ты?
– Я сказала все, что хотела, сегодня мы идем за покупками. А теперь спи!
– И тебе спокойной ночи!
– Какой еще ночи? За окном уже светает! Сам спи! Но сегодня …
– Понял-понял, мы идем за покупками …
И после этих слов Михаил Борисович мгновенно заснул и захрапел. А Глафира Алексеевна как-то нехорошо улыбнулась и стала думать, как же она несчастлива. Денег муж дает мало, а что ей без них в этом городе делать? Приятельниц нет, даже поговорить не с кем. Правда, нашла она себе тут небольшое развлечение. Каждый день ходит к выступу на скале на местной набережной, потому что все приехавшие в город обязательно туда наведываются и восторгаются, ах, какая древность! И там нет-нет, да и встречаются бывшие знакомые. А так… Что тут еще делать? Нечего… И Глафира неожиданно для себя тоже задремала, несмотря на заглянувшее в окно солнышко.
Муров же не пошел к себе, а прошел дальше по коридору, остановился у комнат Елены Ивановны Кручининой и тихонько постучал в дверь.
– Люба, открой! Это я, Люба…
Ответа не было, но Григорий Львович продолжал и продолжал стучать, хотя за дверью была тишина. Поэтому Мурову ничего не оставалось, как вернуться к себе, тихо про себя приговаривая.
– Эх, Люба, Люба…
Великатов же этим утром совсем не хотел спать, уж слишком неожиданно было для него все то, что он услышал от своих друзей об Александре Николаевне. Поэтому он не направился домой, а медленно пошел вдоль Волги, которая просто тянула его к себе. А вот и каменный уступ, ставший сейчас частью городской набережной и столь популярный у приезжих, потому что все хотели на него взглянуть. Говорят, что это остатки какого-то древнего славянского капища, вырубленного в отвесной скале, хотя остальной берег был все-таки более-менее пологий и поросший травой.
В этот час набережная была пустынной и на ней не было даже влюбленных парочек. Иван Семеныч подошел к самому ограждению и посмотрел вниз. Там была темная-претемная вода, плеск которой еле-еле слышался. Иван Семеныч задумался. Ах, Сашенька, Сашенька! Вот сколько времени я с тобой знаком, а, оказывается, совсем тебя не знаю. Ты, как эта река, загадочная и таинственная! А Волга, увы, требует жертв…
Но перенесемся теперь во флигель Александры Николаевы Негиной, у которой в это время в гостях после спектакля сидела Елена Ивановна Кручинина, известная актриса. Ее пригласил в город по просьбе Сашеньки Великатов, чтобы та посмотрела ее игру и дала некоторые советы.
Жила Кручинина в гостинице недалеко отсюда. Сейчас же они пили чай со сладостями, и Сашенька делилась с ней впечатлениями о местной жизни.
– Знаете, а я раньше не у Волги жила. У нас в городе тоже была речка, но не такая широкая! А Волгу я, когда впервые увидела, в такой восторг пришла, что у меня чуть сердце не зашлось! И вы видели, какая тут у нас набережная?
– Да, здесь очень красиво! Я ведь не первый раз в вашем городе и уже играла на этой сцене. До вашего приезда, конечно, Сашенька, и было это давно! Но все здесь очень изменилось с тех пор.
– Наверное.
– Только Волга река не простая… Вы про женщин и девушек, которые из-за любовных историй в нее кинулись или на ее берегу погибли, знаете?
– Конечно. Про тех же Ларису Огудалову и Катерину Кабанову. У нас ведь новостей мало, поэтому каждое такое несчастье долго вспоминают.
– И что Борис Григорьевич и Сергей Сергеич, приятели вашего Великатова, в этом повинны, вам тоже известно?
– Известно… Только Иван Семеныч не такой! А они… Что мне они?
Кручинина усмехнулась.
– Ох, Сашенька, Сашенька! Вы еще пожалейте этих мужчин… Вы все верите в лучшее…
– Нет, что вы, Елена Ивановна! За что же мне их жалеть? Я как представлю, что Катерина и Лариса перед своим уходом пережили… Нет, я Бориса Григорьевича и Сергея Сергеича совсем не жалею!
– Кавалеры они все немного бессердечные! У меня с ними особые счеты, поэтому я и живу сама по себе. Вольная птица! Куда хочу, туда лечу! Никогда замужем не была и, наверное, уже и не буду.
– Но у вас же есть сын, насколько мне известно!