Островский в Берендеевке
Шрифт:
Подарок был искренний, сделанный без всякого подобострастия. Сошлемся для подтверждения на один лишь факт. Василево было расположено между Щелыковом и Ивановским лесом, богатым ягодами и грибами, куда Островский часто ездил с семьей и гостями. В июле 1870 года его навестил Н. А. Дубровский. Друзья решили сходить по ягоды в Ивановский лес. Но «едва мы углубились в лес, – вспоминал Дубровский, – как услышали дальние раскаты грома и поспешили возвратиться в деревню и скрылись от дождя в избе мельника. Войдя в избу, меня порадовала ее опрятность, а также простота и радушие ее хозяев и всей семьи их… Часам к девяти гроза стихла, и дождь перестал… и мы вскоре выехали из деревни, провожаемые кучкою людей, которые вывели нас за деревню и пожелали доброго пути. Надо заметить, что хозяйка, ее дети и работник во время нашего у них пребывания сидели вместе с нами и
И все-таки чаще Островский навещал Луковкина не в Василеве, а на самой Тарасихе. Его привлекали не только чистоплотность и гостеприимство мельника. Дело в том, что мельничная плотина и омут были для драматурга излюбленным местом рыбной ловли. Александр Николаевич обследовал все водоемы окрест Щелыкова и пришел к выводу, что лучшего местечка, где так клюет рыба, как на мельничном омуте, нет. А Островский был завзятым, страстным рыболовом! Этой страстью он заразился еще в 1840-е годы на Царицынских прудах под Москвой, а обосновавшись в костромской усадьбе, уже не мыслил свою летнюю жизнь без рыбной ловли. Иногда драматург приезжал на отдых в Щелыково слишком рано, когда вода у мельницы была спущена. Тогда приходилось терпеть, ждать и скучать. «На омуте еще ловить нельзя, только запрудили», – сетовал Александр Николаевич в письме от 16 мая 1869 года. Зато когда в омуте начинала гулко плескаться рыба, он блаженствовал. Он не ленился подниматься на утренней заре, когда рыба брала лучше и, человек мнительный, выбирался на омут даже в пасмурную погоду и будучи нездоров: «Утром я хожу ловить рыбу, – извещал он, – хотя это и недалеко, но очень велика гора». Подниматься от мельницы назад в гору Островскому было, действительно, очень трудно – при болезни ног его еще мучила одышка.
Писателя-рыболова, ловящего поутру у мельницы, долго поминали местные крестьяне. Горничная Островских, Анна Смирнова, жившая при них в Щелыкове, рассказывала: «По нашему крестьянскому обычаю, мы рано вставали. Солнышко еще не высоко стояло, бежишь, бывало, на колодец за водой и видишь – спускается по тропке под гору Александр Николаевич с ведерком и удочками в руках. Любил он ловить рыбу и ловил каждое утро, даже в плохую погоду».
Это вовсе не означает, что Островский не ходил на мельницу и днем, после позднего в усадьбе утреннего чая. Актер К. В. Загорский, приезжавший в Щелыково в 1866 году, вспоминал, как, позавтракав, он и Александр Николаевич «отправились к мельнице ловить пескарей (живцов), чтобы на них потом ловить щук… Поймав несколько штук пескарей, мы сели в лодку и поплыли к самой мельнице, привязавши лодку к кольцу, нарочно для этого вбитого в стену мельницы, и начали ловить щук».
Надо отметить, что к ловле щук, которыми омут изобиловал, Островский испытывал особое пристрастие, хотя в охоте на них не всегда был удачлив. Крестьянский мальчик из Бережков Ваня Соболев, спутник драматурга на рыбалках, рассказывал позднее:
«Сидели мы однажды с Александром Николаевичем на Куекше возле плотины и рыбачили. Большая щука оборвала леску. Александр Николаевич сильно опечалился. Я бросился в воду, чтобы схватить обрывок лески со щукой, но – увы! – опоздал. Щука ушла в глубину. Тогда Александр Николаевич сказал: «Что ж, Ваня, делать, не наше счастье»».
У мельницы на реке Куекше драматург подолгу сидел с удочкой в этом кресле
Пожалуй, Островский излагает собственное отношение к речной хищнице, сочинив монолог Аристарха из комедии «Горячее сердце»: «Отчего я люблю щуку ловить? Оттого, что она обидчица, рыба зубастая, так и хватает. Бьется, бьется, бьется мелкая рыба, никак перед щукой оправдаться не может».
Подобно Аристарху, драматург любил поговорить о рыбе, особенно зимой, при встречах с петербургскими и московскими друзьями. Дочь его приятеля Ф. А. Бурдина писала: «Он был большой рыболов. Я любила, притаясь, слушать его рассказы о том, как он ловил рыбу нынче летом. Помню, что меня очень удивляло, что, по его словам, судак очень робкая рыба… Говорил он также и о том, что этим летом язики и шилишперы почему-то
Конечно, на практике подобная сентенция сбывалась не всегда. «Ездили на омут, под мельницу, ловить на живцов рыбу, – записал в 1870 году в дневнике Н. А. Дубровский, – но ничего не поймали, хотя ловили на пять удочек». Такие конфузы, однако, случались редко. Писатель С. В. Максимов, не раз гостивший в Щелыкове у Островского, авторитетно свидетельствует: «У него, как у опытного и прославленного рыболова, что ни занос уды, то и клев рыбы – обычно щурят – в омуте речки перед мельничной запрудой, и в таком количестве при всякой ловле, что довольно было на целый ужин». А ведь «рыболовный университет» драматург проходил именно на щелыковской мельнице!
На омуте Островский ловил рыбу обычно с лодки, которую пригонял сверху, от купальни под усадьбой, и привязывал к кольцу в стене мельницы. Но с возрастом долгое сидение в неустойчивой лодке стало-таки его утомлять, и он перешел с удочками на опоясавшую мельницу галерею. Стоять часами драматург тоже не мог – у него болели ноги, застуженные когда-то на похоронах Гоголя, и для него поставили на галерее специальное кресло. Это кресло, с овальной спинкой, подлокотниками и круглым сидением из полосок мягкого рессорного железа, сделали Островскому по его рисунку в конце 1870-х годов здесь же в кузнице. Удобно сидя в нем и забрасывая сверху удочку, Александр Николаевич подчас терял представление о времени, рано выйдя из дома, мог не вернуться к завтраку. Тогда к нему из усадьбы снаряжали посыльного с закуской. Сидение на реке с удочками действовало на Островского исключительно благотворно. «И меня, – писал он в 1880 году, – рыбная ловля и вообще деревня всегда значительно поправляет». Характерно, что при любом исходе рыбалки драматург приходил в благодушное настроение и никогда не сердился на неумелых партнеров. Так, секретарь драматурга Н. А. Кропачев впервые побывал в Щелыкове в августе 1881 года. «Мы вдвоем тогда удили с лодки рыбу, – вспоминал он. – Рыба брала плохо. Александр Николаевич поймал несколько штук плотвы (по-местному – сорога) вершков на пять-шесть, а я одного пескаря. Вообще мне не везло; шелковая леса моей удочки то сматывалась узлами, то захлестывалась в густую осоку или водоросли, что очень не нравилось Александру Николаевичу, и он добродушно ворчал на меня:
– Ну, вот, всю рыбу распугал. Лови тут!
– Незадача! – оправдывался я. – Зато утром каких голавликов штук десять наловил, ростом с вашу плотву.
Александр Николаевич молча улыбался».
На рыбалке тем не менее Островский не сосредоточивал все внимание только на поплавках – когда клев был плохой, он был не прочь поговорить, послушать что-нибудь любопытное. Это в свое время описал известный актер Михаил Провович Садовский:
Кабинет писателя
«В конце семидесятых годов в один из моих приездов к Александру Николаевичу в Щелыково мы, по обыкновению, сидели с ним около мельницы с удочками: рыба не клевала; Александр Николаевич был скучен; желая его развлечь, я принялся болтать всякий вздор и как-то незаметно перешел к рассказу о том, как некоторый бедный человек от нужды поступил в дикие. Пока я фантазировал на все лады, Александр Николаевич не спускал с меня своих ласково-смеющихся глаз, и, когда я кончил фантастическое повествование, он взял с меня слово непременно написать этот рассказ».
Но и для творческого процесса самого Островского рыбная ловля на щелыковской мельнице имела значение далеко не маловажное. Об этом красочно повествует его брат Петр Николаевич Островский, ближайший литературный советник и помощник драматурга: «У брата ничего подобного не было – никакой записной книжки, никаких заметок… Сюжет, сценарий, действующие лица, их язык – все сидело полностью внутри до самого написания пьесы… Весь этот важнейший подготовительный процесс задуманной пьесы протекал обыкновенно у Александра Николаевича во время летнего отдыха в его любимом Щелыкове. Там, пока Александр Николаевич часами сидел на берегу реки, с удочкой в руке, пьеса вынашивалась, тщательно обдумывалась и передумывались ее мельчайшие подробности… Сижу я как-то раз возле него на траве, читаю что-то – вижу, сильно хмурится мой Александр Николаевич.