Освободите тело для спецназа
Шрифт:
— Ну, зачем ты так, Майкл, — остановила его Джейн. — Доктор Маккрайф вполне приличный человек. Он наверняка поинтересовался не только из вежливости.
«Кэрол! Её зовут Кэрол!» — подумал Глеб, не сводя глаз с блондинки. Из сказанного он не пропустил ни слова. И даже не чувствуя себя Ричардом Хадсоном, он был благодарен этой девушке, просидевшую целую ночь в больнице, в постоянном страхе за своего американца, наверняка заплаканную и несчастную от постигшей её беды.
— Спасибо, что зашли, — улыбнулся он. — Честно говоря, я очень рад! Меня
Не успел он закончить фразу, как увидел в глазах Кэрол новую вспышку тревоги.
— Что-то не так? — вопросительно приподнял он брови.
— У тебя акцент непонятный появился, — смущенно ответила девушка.
— И не только это! — решил расставить все точки над «и» сержант. — Вас, наверное, предупредили, что у меня после операции амнезия. Так что не удивляйтесь, я много чего не помню.
Даже меня?! — не удержавшись, спросила девушка, напряжённо сцепив кисти рук и прижав их к груди. Голос её, выдавая волнение, слегка дрогнул, переходя на хриплые ноты, и только глухарь не уловил бы в них затаённой надежды вперемешку с отчаянием, жалостью и неподдельной болью.
— Смутно, — неудачно соврал Глеб, невольно краснея.
— Я же тебе говорил! — вмешался Майкл. — А ты боялась, повернулся он к Кэрол. — Такую как ты, разве можно забыть?! Да ни за что!
— Это точно, — искренне поддержал Глеб, ничуть в этом не сомневаясь. Но Кэрол промолчала.
Лишь глаза её начали наливаться слезами….
Г л а в а 10
Глеба выписали в пятницу. Ровно через две недели. Как Эберс внутренне не противился этому, но делать было нечего. Швы давно сняли, раны зажили полностью, и даже шрамы на груди приобрели вид двухмесячной давности. А сам пациент уже через неделю из категории доходяг перешёл в разряд жизнерадостных бездельников, будоражащих медперсонал.
Перед выпиской, Эберс пригласил пациента к себе в кабинет:
— Мы сделали всё возможное, мистер Хадсон, чтобы поставить вас на ноги, — усадив Глеба в мягкое кресло, доброжелательно начал врач, устраиваясь напротив. — Двигательные функции у вас восстановились, никаких послеоперационных осложнений не наблюдается, практически вы здоровы! За исключением одного — у вас частичная амнезия. Вы слишком долго находились в состоянии клинической смерти, в связи с этим имеются временные нарушения некоторых функций мозга. Это меня тревожит больше всего. Как вы смотрите, мистер Хадсон, на то, чтобы недельки две провести в частной клинике? Там есть хорошие, опытные психиатры, они сделают всё возможное, чтобы восстановить вашу память.
Он секунду помолчал и с грустной пессимистической ноткой добавил: — Хотя, конечно, рассчитывать на стопроцентный результат не приходится…. Но это — шанс! Иначе вам будет трудно вернуться к прежней работе в колледже. Вы ведь сейчас наверняка не припомните даже теорему Пифагора, не говоря уже о дифференциальном исчислении. «Ну, это ты шалишь! У Надежды Петровны и мёртвый теорему Пифагора докажет, — с тёплым чувством подумал о своей школьной учительнице Глеб. — Да и с высшей математикой — без проблем!»
— А чья это клиника? — поднял он глаза на Эберса.
— Профессора Эйремана, — ответил врач, доверительно подавшись вперёд. — Отличное оборудование, грамотный персонал, специализируются как раз в нужной нам области.
— Понимаете, доктор, я уже порядком устал валяться на койке. Хочется спортом позаниматься, встряхнуться как-то, словом привести себя в норму.
— Никаких трудностей в этом не вижу. Условия там прекрасные: свежий воздух, отличный парк, есть спортзал, бассейн и прочее. Да и никто не собирается держать вас в четырёх стенах. Не понравится — соберёте вещи и уедете!
— Хорошо, я согласен, — кивнул Глеб, сообразив, что отказываться от такого предложения особых причин нет.
— Вот и отлично, — сказал Эберс, доставая из кармана и протягивая Глебу визитную карточку. — Вас будут ждать. Здесь адрес и телефон. Если изменятся планы — позвоните. Я думаю лучше всего вам подъехать туда в понедельник — все будут на местах.
— Спасибо, доктор, — поднялся из кресла Глеб.
— Не за что! Это наш долг. Удачи вам, мистер Хадсон! — проводил пациента до двери Эберс.
Довольный собой, хирург подошёл к столу и усевшись на краешек, взялся за телефон:
— Давид, с тебя приглашение на обед!… Да, согласился… с понедельника. Но больше двух недель его не держи — закончится страховка. А поскольку его наверняка уволят из-за профессиональной непригодности, то рискуешь заполучить неплатёжеспособного клиента….
Поболтав еще пару минут о семье и общих знакомых, Эберс положил трубку.
Глеб же спустился на лифте на свой этаж и опять завалился на койку в ожидании Сьюзен. Медсестра обещала освободиться и отвезти его домой.
Связка ключей, бумажник, водительские права, все, что было при нём в момент нападения, заботами Дейва Митчелла уже давно лежало в тумбочке. Одежду сегодня тоже принесли — выстиранную и хорошо проглаженную. Только вот рубашка была новой в нераспечатанной магазинной упаковке. Куда делась старая, с дырками от пуль, никто не пояснял. Но это были мелочи, на которые можно не обращать внимание. Сержант повалялся с полчаса и, изнывая от безделья и не зная, куда себя приткнуть, решил спуститься вниз, пообедать.
Первые десять дней ему привозили пищу на специальной тележке прямо в палату. Когда же он окреп, и смог свободно передвигаться, разрешили ходить в столовую. Столовая ему не понравилась. От советского общепита она далеко не ушла: унылые желто-горчичные стены, потолок, выложенный какой-то несуразной картонной плиткой, местами вспученной от влаги, «Г» — образная линия раздачи с грудой не очень чистых подносов — всё как у нас. Блюд, правда, было в изобилии, но выглядели они мрачно, начиная от потемневшего винегрета и моркови, и кончая мутным пойлом под названием «куриный бульон».