Освободитель
Шрифт:
Егор и княжич быстро натянули плотные стеганые куртки с крючками на боках, кафтаны набросили сверху. Хорошего доспеха подобная броня заменить не могла — зато по виду она ничуть не отличалась от обычного немецкого колета. Между тем прорубить толстую подушку из конского волоса, набитого между слоями ткани и прошитого проволокой, было не так просто. От скользящего удара выручит, а от прямого — все едино никакая защита не спасет.
— Вижу, одно седло сегодня свободно? — сделал вывод мудрый Хафизи Абру. — Тогда ныне я поеду верхом. Все бока давно отлежал!
Подтверждая свои слова, он первым поднялся
— Все готовы? Тогда по коням!
Из ворот дома шла наезженная дорога, и потому возвращаться обратно через поля путники не стали. Проехали несколько верст местной колеей, потом выкатились на более широкий тракт. Воительница поежилась, оглянулась:
— Ты чего отстал, Егор-бродяга? Езжай сюда, мне скучно.
Вожников бросил грустный взгляд на полог, под которым находились легкие боевые топорики, обычно выдаваемые дорожной страже за плотницкий инструмент, но послушался, дабы не вдаваться в долгие объяснения. Он дал шпоры коню, нагнал Изабеллу, пристроился к стремени.
— Как ты себя чувствуешь, госпожа рыцарь?
— Бывало и лучше. — Она скинула с головы капюшон, подставляя лицо прохладному ветру. Солнечные лучи, просветив ее шевелюру насквозь, словно разожгли на голове женщины яркий огонь, переливчатый и жаркий.
— Черт! — невольно выдохнул Егор.
— О чем ты, путник? — удивленно вскинула брови женщина.
— Могу ли я сказать тебе, шевалье Изабелла, что сегодня ты особенно красива? Ты словно купаешься в утренних лучах, став самой прекрасной частью нашего солнца! — Егор вдруг понял, что невольно следует урокам своего шкодливого слуги, и прикусил губу.
— Ты мог бы это сказать, ученый путник, — кивнула женщина, — если бы был воином, а не звездочетом. Никогда не понимала мужчин, которые способны отказаться от походов и приключений, от славы и подвигов, от меча и седла ради чернильницы и пера, ради перелистывания бумажек в темных монастырских подвалах.
— Ты преувеличиваешь значение меча, шевалье Изабелла. Иногда доброе слово, протянутая рука, ласка и миролюбие могут сделать больше, нежели целая армия.
— Да, я слышала не раз подобное чавканье от трусливых писарей, — вскинула подбородок воительница. — Но стоило сверкнуть на солнце мечу, как они моментально умолкали и покорно склоняли головы!
Судя по злости, с которой были брошены эти слова, госпожа рыцарь вовсю мучилась похмельем.
— Писари — это писари, а мужчины — это мужчины, — парировал Егор. — Поверь мне, бывалого человека меч в руках женщины только рассмешит. Даже если он бездоспешный и безоружный.
— Хочешь посмеяться? — Изабелла потянула клинок из ножен.
— Я всего лишь путник, шевалье, — напомнил ей Вожников. — Путник, который привык обходиться без оружия…
Если бы не этот глупый похмельный спор, Егор, разумеется, обратил бы внимание на сложенный из крупных камней забор, подступающий к самой дороге. Причем, в отличие от всех предметов вокруг — почему-то не заснеженный. И, конечно, удивился бы тому, что как раз в этом месте навстречу обозу мчатся во весь опор два всадника, отставая друг от друга всего на три десятка шагов. Первый мелькнул мимо, а второй, пролетая на всем скаку возле женщины, вдруг резко вскинул правую руку. На миг перед Изабеллой
Чуть далее точно так же кувыркался по дороге, растирая по талой грязи снег, ее воин, что прикрывал обоз сзади.
— Debout! Ne pas d'eplacer!!! — Из-за забора у тракта поднялись трое арбалетчиков, моментально вскинув оружие, вперед метнулись двое одетых в драные плащи воинов с копьями наперевес.
Тренькнула тетива, послышался короткий болезненный вскрик, один из арбалетчиков опустил разряженное оружие.
— Все, все! — вскинул вверх руки с раскрытыми ладонями Егор. — Не стреляйте! Мы мирные путники! У нас ничего нет!
Увидев, как свалился на дорогу их пробитый арбалетным болтом товарищ, остальные слуги шевалье Изабеллы тоже предпочли поднять руки.
Разбойники побежали вперед, стали споро и умело вязать пойманных прохожих. На санях истошно завизжала Дарья, которую выволакивали из-под полога на свет двое татей. Копейщики скручивали руки воинам; всадники, спешившись, заматывали веревкой сдернутых ими врагов.
Арбалетчик, подскочив к Вожникову, что-то рявкнул, подняв оружие.
— Он требует, чтобы ты спешился, друг мой! — перевел Хафизи Абру, спрыгнул с седла на снег.
Егор кивнул и, не опуская рук, перекинул ногу, соскочил с коня. Разбойник что-то рявкнул, опуская оружие и встряхивая приготовленной веревкой.
— Какая у вас хорошая традиция, — сказал Вожников, опуская руки и бросая взгляд вдоль обоза. — Не убивать, а брать в плен ради выкупа.
Разбойник рявкнул что-то еще — видимо, требовал завести руки за спину. Егор кивнул, еще раз коротко стреляя взглядом вдоль дороги, и стремительно перенес вес тела на выставленную вперед ногу…
Прямой в челюсть!
Громко лязгнули челюсти, смыкаясь с крошащим эмаль зубов щелчком, Егор рванул к себе висящий на ремне арбалет, вскинул, нажал спуск, метнулся вперед.
Два шага.
Все повернули головы в его сторону.
Еще два.
Разбойник, вязавший сарацина, схватился на рукоять меча.
Шесть шагов — грабители увидели, как вскинул руки их товарищ с арбалетом.
Восемь — проскакивая мимо только-только обнажившего меч врага, Егор отвесил ему стремительный хук.
Десять — все поняли, что арбалетчик убит, а Вожников бежит к нему за оружием.
Еще миг — и тати метнулись навстречу.
Все! Успев первым, Егор поднял арбалет, нажал спуск — тяжелый болт, с шипением резанув воздух, насквозь пробил грудь самого дальнего из грабителей.
— А-а-а!!! — Ближний замахнулся мечом, собираясь раскроить череп взбунтовавшейся жертвы…
Француз явно не подозревал, что для работы разряженным арбалетом тоже могут найтись свои приемы. Егор вскинул его над головой, словно АКМ в рукопашке, принял удар на ложе, резко толкнул приклад вперед, загоняя его врагу в переносицу, кинул во второго противника. Тот пригнулся, уворачиваясь, а когда выпрямился — поймал прямой в челюсть.