Освободитель
Шрифт:
— Ты хочешь отвезти этот меч семье?
— Да. Такова была его последняя воля. Счастливчик, он умер с оружием в руках и надеждой на битву с язычниками. Мы же, добравшись до Мариенбурга, узнали, что Тевтонский орден не просто замирился с язычниками, но и заключил союз ради возврата своих земель. Пока мы обменивались письмами и плавали по морям, русский князь, не без помощи тевтонских крестоносцев, ухитрился завоевать все земли язычников и схизматиков и даже заполучил корону императора Священной Римской империи! Знамо, ссориться с ним никто из христиан уже не хотел. Тем более что он, хоть и схизматик, придерживался веры библейской и даже начал войну против сарацин, вторгся в пределы Османской империи.
— И что? — Вожников не мог вспомнить, чтобы к нему на службу просились французские или испанские рыцари.
— Не знаю, — опять пожала Изабелла плечами. — У Перемышля Эдуард слег с коликами, промучился полгода, а опосля преставился, так и не найдя себе господина, не добыв ни удела, ни богатства. Последние сбережения ушли на лекарей и плату за комнату.
— Это там ты выучила русский язык?
— Да. Мы же надеялись наняться к русскому князю и императору. Правители, знамо дело, предпочитают брать на службу тех, кто понимает их речь и не будет путаться в приказах.
— Соболезную, шевалье Изабелла, — спохватился Егор. — Мне очень жаль твоего мужа. Сочувствую утрате.
— Утрате чего? — хмыкнула женщина. — Утрате нищеты и бездомности? Так и то, и другое при мне! Кабы я была послушной девочкой, то ныне бы сидела графиней или герцогиней в роскошном дворце, пила вина, кушала буженину, наряжалась в бархат и золото, а кормилицы нянчились бы с парой-тройкой рожденных мною крепышей. Ныне же я проклята родителями за своеволие, без детей и мужа, без кола и двора. Старая рыжая бродяжка. Меня никто не примет в воины потому, что я баба, священники шарахаются и не дают причастия потому, что я рыжая и в мужском наряде, родичи не желают со мной знаться, чтобы не ссориться с домом Бретань.
— Ты герцогиня?! — охнул Вожников.
— Что, не похожа? — скривилась она. — Ну, по совести, герцогиней меня называть нельзя. Я всего лишь родственница в третьем колене. Но для брачной партии моей знатности вполне хватало. Была бы сейчас графиней… — снова вздохнула она. — Ныне же за еду на коленях перед братьями и сестрами стоять придется, кусок хлеба себе выплакивать. Может, даруют от щедрот своих хотя бы деревеньку какую на проживание? Родители же, мыслю, и вовсе разговаривать не захотят, даже на порог не пустят. — Шевалье Изабелла привстала в стременах, вытянула шею: — Никак, уже таможня королевская впереди? Однако быстро за разговорами время пролетело! Что ж, посмотрим, посмеют ли они требовать мыто со слуги Господнего, рыцаря Сантьяго… — Далее она перешла на французский, стала приказывать что-то своим слугам, и Егор предпочел отстать, поехать возле саней.
Как и о чем воительница договорилась с порубежной стражей, платила или нет, Вожников так и не понял. Однако после долгой ругани обоз двинулся дальше, отдельного интереса к слугам и возкам рыцаря таможенники не проявили — Егору же ничего больше от покровительницы и не требовалось.
Разговор о судьбе воительницы продолжился вечером, за ужином на постоялом дворе.
— Может быть, стоит просить милости не у родителей, а у короля, шевалье Изабелла? — предложил Вожников. — Рассказ о любви и приключениях наверняка вызовет при дворе большой интерес. Особенно у женской части общества. Они заступятся за тебя перед королем, король прикажет восстановить тебя в звании и владениях…
— Это сумасшедший-то Карл?! — расхохоталась воительница. — Кто его станет слушать? Тем более в герцогском доме Бретань!
— А разве французский король в Бретани не король? — искренне удивился Егор.
— Ну, вассальную клятву мы приносим, — неуверенно ответила шевалье Изабелла. — За графство Монфор-л’Амори… Но не более того! Королевской власти не хватает даже на то, чтобы остановить усобицы, что постоянно случаются меж домами Анжу и арманьяками, Бурбонами и бретонцами, алансонцами и Фуа [17] ! А уж принудить кого-то поделиться землями он и вовсе не в силах!
17
Крупнейшие феодалы Франции.
— А почему «сумасшедший»?
— Потому что такой и есть, — охотно просветила его женщина. — Двадцать лет тому на охоте Карл вдруг схватился за меч и принялся рубить всех окружающих. Убил графа де Полиньяка, нескольких слуг, пытался заколоть собственного брата. Поначалу свита растерялась, но потом его связали. Через день он очнулся и не помнил ничего из случившегося. Потом приступы повторялись еще несколько раз, и Франции пришлось с этим смириться. Король построил особый замок, в котором его запирают во время дней сумасшествия, на эти дни назначается регент, его приказы не исполняются… Полагаешь, герцог Бретани станет слушать подобного советчика? Его даже чернь не признает! В прошлом году, например, мясники ворвались в его парижский дворец, зарезали Людовика Гиеньского и перебили его друзей. Арманьяки уже десять лет открыто воюют с бургиньонами, погибшие исчисляются тысячами. Герцог Бургундский Жан Бесстрашный убил даже брата короля Людовика Орлеанского! Он осадил Париж, завоевал право опекунства над дофином! Арманьяки, проигрывая в войне, заключили союз с англичанами, обещая им поддержку в завоевании Франции, лишь бы те усмирили Бургундию. Впрочем, мои родичи тоже заключили с англичанами точно такой же уговор, но в обмен на истребление арманьяков… А ты говоришь: пожаловаться королю. Мышке серой жаловаться — и то больше толку выйдет!
— Воистину, трудно себе такое представить! — согласился Егор, лихорадочно соображая.
Безумие французского короля — хороший повод для его низложения. Издать папскую буллу, сослаться на проклятие небес, поручить покровительство над безвластными землями ему, императору… И вуаля, вполне законный повод для аннексии! Вряд ли папа Мартин посмеет противоречить своему главному спонсору. Самое большее — пожелает получить для Святого престола долю в разбое. Учитывая то, что во Франции царит разброд, подлость, измена и прочая демократия — никакого серьезного сопротивления можно не ожидать.
— Как много интересного удалось услышать в первые же дни! — поднял кружку с вином Егор. — Пожалуй, одно только это известие стоило моей поездки. Хочу выпить за твое здоровье, шевалье Изабелла из знатного дома Бретань! История твоей жизни достойна воспевания трубадурами, твое упорство сделает честь любому воину, а твоя красота способна затмить собой самый прекрасный цветок! Прими мое восхищение!
— Благодарю тебя, ученый путник, — улыбнулась женщина. — Я принимаю твой тост. Ты интересный собеседник и симпатичный мужчина. Пожалуй, не будь ты простолюдином, я присмотрелась бы к тебе внимательнее.
— Такие слова дорогого стоят, — признал Егор. — Они большая честь для меня. Но, увы, изменить своего происхождения никто не в силах…
— Не так нужно с женщинами беседу вести, мой господин, не так, — вечером в темной светелке попытался научить его Пересвет. — В ушах у них вся страсть и в ушах весь разум. И превыше прочего всего они красоту свою ценят. Посему почаще и поболее их хвалить надобно, да не просто в общем, а за каждую бровку, каждый волос, каждый зубик в отдельности. Тогда речи выйдут длинные и подробные, а чем длиннее речи тянутся, тем сильнее они млеют и душой своей раскрываются…